Прабхупада Лиламрита
Шрифт:
1938 год
Дела в Бомбее не ладились. Абхай, которому было уже сорок два года, со всей семьей переехал обратно в Калькутту, где арендовал дом номер 6 на Сита-Канта-Банерджи-Лейн. С обеих сторон этой узкой улочки стояли трехэтажные дома. Его офис располагался на первом этаже и выходил окнами на улицу; семья жила на втором этаже. Абхай снял примыкающее здание, дом номер 7, и на первом его этаже устроил небольшую химическую лабораторию, где стал производить дистиллированную воду, «Болеутоляющую мазь Де», «Вимал тоник», уколы от нарывов «Альпа» и другие лекарства. Маленькую постройку на заднем дворе он тоже приспособил под производство. Над дверью, выходящей на улицу, он прикрепил большую вывеску — «Абхай Чаран Де и сыновья»,
Иногда Абхай нанимал себе в помощь двух-трех человек, но чаще работал один. Он поставлял дистиллированную воду своим агентам, в частности «Бенгал компани» и «Глюконет». Для рекламы «Болеутоляющей мази Де» была напечатана брошюра, в которой говорилось: «Отлично снимает боль при подагре, ревматизме и других недугах». А если пациент хотел навсегда избавиться от подагры, ревматизма и других недугов, брошюра Абхая предписывала ему, в дополнение к «Болеутоляющей мази Де», «воздерживаться от спиртных напитков и других одурманивающих средств и употреблять в пищу простые и чистые продукты, такие как овощи и молоко».
Новое дело в Калькутте сразу пошло на лад, и все же сердцем Абхай был далеко отсюда. Да, ему приходилось зарабатывать деньги, чтобы содержать семью. Таков был его долг. Однако новые знакомые в Калькутте видели, что сердцем он предан Богу. Хоть он и был деловым человеком и главой семьи, все-таки проповедь и литературная деятельность занимали его больше, чем семья и бизнес.
Чханди Мукерджи (с соседней улицы Бихари): Его интересовало только преданное служение, а бизнесом он занимался лишь для поддержания семьи. Было видно, что им движет иной мотив, нежели стремление извлечь выгоду, заработать денег или разбогатеть.
Чаран Мукерджи (сосед Абхая): Абхай Чаран Де всегда очень терпеливо выслушивал все, даже самые вздорные доводы любого посетителя, в том числе и мои. Не зная философии, я выдвигал множество совершенно нелепых аргументов, а господин Де всегда очень терпеливо слушал. Он никогда не раздражался, всегда был очень спокоен и рассказывал мне о Боге. Он говорил только о Кришне. Он переводил «Гиту» и вел свои дела.
Соседи часто заставали его сидящим на кушетке в гостиной. Он читал книги своего духовного учителя, время от времени повторяя вслух санскритские шлоки. С теми, кто заходил к нему, он любил говорить о философии. Члены его семьи, как правило, находились в верхних комнатах, а он сидел внизу, в гостиной, одетый в дхоти и курту, а иногда в дхоти и жилетку. Иногда он писал, а дети его в это время играли на улице с детьми семьи Гангули, жившими в том же доме, в квартире, выходившей во двор.
С соседями жили очень дружно, как одна семья, и Абхай часто общался с ними. Говорили они, как правило, о вайшнавской философии и лишь изредка — о бизнесе. По мнению господина Гангули, речь Абхая была «ученой и всегда в высшей степени философской». Он был поглощен философией сознания Кришны и даже в коротких беседах ссылался на Кришну и говорил о том, что «Бхагавад-гита» называет Кришну основой материального и духовного миров. Работая в своей лаборатории, принимая пустые стеклянные бутылки у торговца-мусульманина или выходя продавать свои лекарства, он всегда говорил и думал о Боге.
В те дни в Калькутте нередко можно было встретить человека, проявляющего интерес к Богу. Абхай заметил, что даже Абдулла, мусульманин, продававший стеклянную тару, очень религиозен. Однажды Абхай спросил Абдуллу, который когда-то был очень бедным, но благодаря своему делу разбогател:
— Теперь у тебя есть деньги. На что же ты собираешься их потратить?
Торговец бутылками ответил:
— Дорогой господин, я мечтаю построить мечеть.
Тем временем война в Гаудия-матхе разгоралась все сильнее. Обе партии были движимы нечистыми мотивами, и обе отклонились от наставлений духовного учителя. Сама их попытка добиться права собственности через суд означала, что духовные братья не повиновались желанию духовного учителя, которое он столь ясно выразил в завещании. Суды тянулись годами, но тяжбы не могли ни сблизить учеников, ни очистить их. Местный суд вынес решение в пользу Ананта-Васудевы, но другой суд, высшей инстанции, постановил, что две трети собственности Матха принадлежат Кунджавихари, а Васудеве — только одна треть. Несмотря на это, сторонников у Васудевы было больше — многим казалось, что он более решительно настроен восстановить проповедь Гаудия-матха. Но вскоре Васудева, к тому времени уже санньяси, женился, тем самым нарушив свои обеты, и группы стали дробиться дальше.
Большинство санньяси продолжали соблюдать свои принципы, но многие из них, возмущенные происходящим, вышли из состава обеих партий. Каждый из них учредил свой ашрам: «Миссия Гаудия», Чайтанья-гаудия-матх и другие. Гаудия-матх — единая миссионерская организация, охватившая всю Индию, состоящая из множества храмов, нескольких типографий и сотен преданных, работавших сообща под единым руководством, — прекратила свое существование. Ученики продолжали следовать наставлениям Господа Чайтаньи, полученным от Шрилы Бхактисиддханты, но, разделившись, утратили былую силу. Иллюзия престижа и обладания собственностью вытеснила наказ духовного учителя, и дело Шрилы Бхактисиддханты Сарасвати — всемирное движение, проповедующее учение Господа Чайтаньи, — было развалено.
Куда бы Абхай ни приехал, он, казалось, притягивал к себе духовных братьев. Несколько последователей Шридхары Махараджи — того самого Шридхары, с которым Абхай сотрудничал в Бомбее и к которому всегда относился как к хорошему преданному и ученому, — встретили Абхая около его дома на Банерджи-Лейн, а затем рассказали об этой встрече Шридхаре Махарадже, который в то время жил сам по себе. Шридхара Махараджа не участвовал в распрях Гаудия-матха, но, будучи санньяси, по-прежнему проповедовал и занимался изданием вайшнавской литературы. Он хотел открыть ашрам в Калькутте и для этой цели за двадцать рупий в месяц арендовал у Абхая четыре комнаты на втором этаже дома номер 7, над химической лабораторией.
Теперь, когда бы Шридхара Махараджа ни приезжал в Калькутту, он останавливался там, в своей отдельной комнатке. Иногда он жил там подолгу, и скоро это место превратилось в постоянный ашрам, где останавливались брахмачари и санньяси. Шридхара Махараджа повесил на фасаде дома табличку, на которой было указано, что здесь расположен матх.
Открытие нового ашрама в Калькутте было ответом Шридхары Махараджи на раскол в Гаудия-матхе. Как и другие санньяси, он проповедовал, не ожидая исхода судебного разбирательства, с его бесконечными апелляциями и встречными исками. Абхай был рад помочь Шридхаре Махарадже и всем, кто жил с ним в новом маленьком ашраме. Здесь и сам Абхай, и Шридхара Махараджа со своими последователями могли оставаться в стороне от войны в Гаудия-матхе и совместно воплощать в жизнь планы по распространению сознания Кришны.
Санньяси готовили на отдельной кухне, сами проводили пуджу, пели утренние и вечерние киртаны и читали лекции. Абхай жил с семьей, принимал свою пищу и проводил свою пуджу, но теперь он мог часто ходить к Шридхаре Махарадже, чтобы вместе обсуждать «Шримад-Бхагаватам». С крыши дома Абхая был виден шпиль построенного его духовным учителем здания в Багбазаре, за которое сейчас ожесточенно бились враждующие группировки.