Прах к праху
Шрифт:
Я увернулась от руки Кларка и подошла к отцу. Похлопала его по груди и прислонилась к нему лбом. Он был как деревянный. Я посмотрела на мать.
– Ну так что, нравится? – спросила я.
– Гордон, – повторила она.
– Он не ответил. Почему он не хочет отвечать? – Я обняла отца за талию и слегка отклонилась, чтобы видеть его лицо. – Тебе нравится трахаться, папа?
– Гордон, нам не о чем с ней говорить, когда она в таком состоянии.
– Я? В состоянии? – переспросила я. Прижалась к отцу и принялась тереться
– Заметано . – Кларк встал позади меня, так что наше трио образовало на тротуаре волнообразно двигающийся сексуальный сэндвич.
Барри засмеялся и приказал:
Сделай это.
И я запела:
– Папа хочет, хочет, хочет, папа меня хочет.
Люди обходили нас стороной.
Откуда-то с другой планеты донесся голос матери:
– Гордон, ради всего святого… Кто-то произнес:
– Сделай это.
Кто-то выкрикнул:
– О-о-о-х!
Кто-то приказал:
– Седлай ее.
А затем чьи-то руки железной хваткой сомкнулись у меня на запястьях.
Я не подозревала, что папа такой сильный. Когда он расцепил мои руки и оттолкнул меня, боль отдалась в плечах.
– Эй! – обиделась я.
Он отступил. Достал платок и прижал к губам.
– Требуется помощь, сэр? – услышала я и краем глаза уловила серебристую вспышку. Шлем полицейского.
– Спасен местным констеблем, – фыркнула я. – Повезло тебе, папа.
– Спасибо, – сказала мать. – Эти трое…
– Ничего страшного, – сказал папа.
– Гордон. – В голосе матери зазвучало предостережение. Им предоставлялся шанс как следует проучить свое дьявольское отродье.
– Это недоразумение, – сказал папа. – Спасибо. Мы уже уходим. – Взяв мать под локоть, он сказал непререкаемым тоном: – Мириам.
Мать трясло. Я поняла это, видя, как играют на свету жемчужины.
– Ты чудовище, – сказала она мне.
– А он? – спросила я. И вдогонку им крикнула: – Ведь мы-то знаем, папа, верно? Но не волнуйся. Это будет нашей тайной. Я буду нема как рыба.
Понимаете, я возбудила его. У него встал, как надо. А мне понравилась заключенная в этом восхитительная ирония. Мысль о том, как он пойдет по ярко освещенной станции и все будут видеть выпуклость у него в брюках – и Мириам будет видеть выпуклость у него в брюках, – так позабавила меня, что я даже ослабела от смеха. Вызвать реакцию у молчаливого, бесстрастного Гордона Уайтлоу. Если я смогла сделать это на людях, перед лицом бог знает какого количества свидетелей, значит, я могу сделать что угодно. Я была воплощением всемогущества.
– Проваливайте отсюда, – сказал нам полицейский. И добавил, обращаясь к оставшимся зевакам: – Здесь смотреть
Мы с Барри и Кларком так и не добрались до вечеринки в Брикстоне. Вообще-то мы даже не пытались. Вместо этого мы устроили собственную вечеринку в квартире на Шепердс-буш: два раза втроем, один раз – вдвоем и напоследок цепочкой. У нас было достаточно наркотика на всю ночь, к концу которой Кларк и Барри решили, что наш ансамбль понравился им настолько, чтобы переехать ко мне; меня это устраивало. Они поделились со мной наркотиками, я поделилась с ними собой. Такой расклад сулил выгоду нам всем.
К концу первой совместной недели мы приготовились отпраздновать нашу семидневную годовщину. Безмерно счастливые, мы расположились на полу с тремя граммами кокаина и полулитровой бутылкой эвкалиптового масла для тела, когда принесли телеграмму. Каким-то образом она договорилась, чтобы ее принесли, а не зачитали по телефону. Без сомнения, ей хотелось произвести незабываемый эффект.
Я заглянула в нее не сразу. Я наблюдала, как Барри измельчает лезвием бритвы кокаин, и все мое внимание было сосредоточено на мысли: скоро ли?
Дверь открыл Кларк. Он принес телеграмму в гостиную и со словами «Это тебе, Лив» положил ее мне на колени. Потом включил музыку и открыл бутылку с маслом. Я стянула футболку, потом джинсы.
– Читать не будешь? – спросил Кларк.
– Потом, – ответила я.
Он налил масло, и – началось. Закрыв глаза, я отдалась волнам удовольствия, захватившим сначала плечи и руки, потом груди и бедра. Я с улыбкой слушала, как постукивает лезвием Барри, дробя волшебный порошок. Когда все было готово, Барри, захихикав, сказал:
– Ну теперь повеселимся.
О телеграмме я забыла до следующего утра, когда проснулась с тяжелой головой, во рту ощущался вкус размякшего аспирина. Кларк, обычно первым приходивший в себя, брился, готовясь к очередному Дню в Сити, посвященному финансовым премудростям. Барри лежал как бревно там, где мы его оставили, – наполовину сползшим с дивана. Он лежал на животе, и его поджарые ягодицы казались двумя розовыми оладьями, а пальцы то и дело подергивались, словно во сне он пытался что-то ухватить.
Разбудить Барри не удалось, и пришлось звонить ему на работу, притворяться сестрой и врать, что у него простуда.
Проводив Кларка, я вернулась в гостиную. Шлепнула Барри по заду, он застонал. Тогда я пощекотала его яйца, он улыбнулся.
– Давай же, туша, – сказала я. – Нас ждут великие дела. – И перевернула его на бок. Тогда я и увидела телеграмму снова. Она валялась на полу, и сонные пальцы Барри скребли по ней.
Сначала я отшвырнула телеграмму и, опустившись на пол, занялась Барри. Увидев, что ничто не выведет его из ступора, не говоря уже о том, чтобы подвигнуть его на какие-то действия, я чертыхнулась и взяла телеграмму.