Практическая фейрилогия
Шрифт:
— Минуту назад ты считал меня прекрасной, — сухо напомнила я, жалея теперь, что вздумала с ним флиртовать.
— Теперь вижу больше, — проговорил он, приглядываясь. — Первые морщинки. Ты уже начала увядать, когда тебя привели в холмы. Нет, такая дара не годится королю. Он достоин лучшего — самых совершенных, самых свежих цветочков.
— Я пришла в холмы не как дара, а как фейриолог, и всего на три месяца, — холодно сказала я.
— Тешь себя иллюзиями, пока не надоест, — ответил эльф. — Скоро ты перестанешь цепляться за ту свою человеческую жизнь и холод, который сейчас излучаешь,
— Оставь ее!
Я вздрогнула, а зеленоглазый эльф рассмеялся снова. Широко улыбнувшись, он демонстративно медленно выпустил прядь моих волос из рук и, глядя в лицо Ириана, протянул:
— Сдается мне, этот блеклый повядший цветочек ты не для короля выбрал, а для себя. Она — это действительно лучшее, на что тебе можно рассчитывать, Ириан.
— Осторожнее, Лойнаг, — тихо произнёс рыжий, — а то как бы не пришлось тебе ответить за свои слова.
— А кто бы меня призвал к ответу — ты, человек?
— Я сидхе, и моя внешность этого не меняет.
— Тешь себя иллюзиями, пока не надоест, — сказал ему Лойнаг те же слова, что и мне, отошёл от меня и направился за слугой к магу.
Ириан подошел ко мне, взял за руку и сказал отрывисто:
— Мы уходим.
— Ты же хотел оставить меня у Падрайга?
— Он отказался тебя приютить.
Кивком приняв объяснение рыжего, я пошла за ним. Кажется, у Ириана тоже настроение испортилось, если судить по мрачности его лица и плотно сомкнутым губам. А я… я никак не могла успокоиться. Грубияны и нахалы мне встречались и раньше, так почему же я никак не могу выкинуть слова этого Лойнага из головы? Сам смотрел на меня восхищенно, холм выпытывал, и тут на тебе: «блеклый повядший цветочек»…
Остановившись, я спросила у Ириана:
— Почему ты меня выбрал? Я ведь и правда не красавица и по возрасту не подхожу для дары, тем более дары короля. Если бы я была безупречна, это было бы понятно. Но так… я не понимаю.
— Я выбрал тебя, потому что на тебе единственной зацепился мой взгляд. Да, я не увидел в тебе особой красоты, но я увидел тебя саму, а это что-то да значит. А Лойнаг… я не могу его судить. Мы видывали людей, самых разных, и все они рано или поздно теряли себя в холмах, сдавались магии, поддавались жажде вечной жизни и молодости. Самые гордые из них по прошествии веков начинали лебезить перед фейри, потому что ужаса боялись быть изгнанными в мир, где никого уже не осталось из их родных, в мир, где есть болезни и смерть.
— Думаешь, со мной случится то же самое? — шепнула я.
— Уверен, — ответил Ириан и пошел дальше.
— Ах, вот как? Посмотри на себя! — сердито крикнула я ему в спину. — Вспомни свою лачугу! Не настолько это все хорошо, чтобы мне голову терять и домой не возвращаться! И вообще, если ты помнишь, меня от вас, сидхе, натуральным образом тошнит!
Рыжий покачал головой, и я, чисто на эмоциях, показала ему шиш. Он прав: красотой особой я не отличаюсь, умом
— Попомни мои слова, Ириан: если я и останусь в холмах, то только королевой!
Падрайг обещал как можно быстрее изготовить новый оберег гостя, а пока только дал Ириану смесь, с помощью которой можно восстановить испорченный символ бытовых чар в его лачуге. До лачуги мы добирались долго, платье мое потеряло вид, да и туфли тоже, зато прическа лежала волосок к волоску — спасибо чарам того волшебного гребня. Уставшая, я не жаловалась: не таковы здесь расстояния, чтобы умирать от пешей прогулки.
Пока Ириан занимался «ремонтом» разрушенной части лачуги, я, сидя прямо на траве, азартно расписывала в блокноте внешность и поведение Лойнага. Конечно же, записала я и его оскорбительные изречения о людях. Разве что не хотелось документировать то, что он назвал меня «блеклым повядшим цветочком, который скоро станет предлагать себя кому попало, чтобы только остаться в холмах». Решив, что мои записи должны быть как можно более объективны, я все же записала и это.
Меж тем рыжий закончил с работой и вернул лачуге нормальный вид. Обрадованная (наконец можно переодеться, поесть и отдохнуть после долгой прогулки), я подошла к двери, но рыжий меня не пустил. Встав передо мной, он сложил руки на груди и заявил:
— Вот что, фейриолог-друидесса. Я благодарен тебе за спасение, но моя благодарность имеет свои границы. Ты можешь провести у меня дома эти три месяца, можешь спать на моей кровати и есть еду с моего стола, но это все. Я не твой друг, не твой опекун, не твой защитник. Я всего лишь славный сидхе, который любезно предоставляет тебе кров. Это понятно?
— Понятно, — кивнула я «славному сидхе» и собралась войти.
Он снова меня не пустил.
— Прежде чем войдешь, уясни правила, их всего два: не трогай мои вещи без позволения и не задавай вопросов.
— Обойтись без вопросов? — сникла я. — Но как же, это ведь совершенно невозможно!
— Обуздай свою любопытную натуру или уходи.
— Ты ставишь невыполнимые условия! Это то же самое, если бы я попросила тебя обуздать свою натуру сидхе. Ты суть сталь, пламя, а я — воплощенное любопытство. Мне по профессии положено. Чего тебе стоит ответить на пару-тройку моих вопросов? Разве я о многом прошу?
— Хорошо, — неожиданно быстро согласился он. — Один вопрос — один поцелуй.
— Что? — растерялась я.
Ириан, чисто по-мужски ухмыляясь, объяснил:
— Захочешь задать вопрос — подаришь сначала поцелуй. Очень простые условия.
— Ты нарочно поставил такие условия, зная, что я ни за что не соглашусь!
— Что мешает согласиться?
— Дюк, — ответила я с достоинством, — мой жених.
— А-а, тот малорослый с хитрым лицом.
— Никакой он не малорослый, а среднего роста, да и лицо у него не хитрое, а адвокатское, и откуда тебе вообще известно, как он выглядит?
— Я следил за тобой некоторое время после того, как приметил. Естественно, и женишка твоего видел, — проговорил рыжий. — Ты, Магари, сама как эльф, причем светлый. А он — гоблин.