Практическая магия

Хоффман Элис

ЯСНОВИДЕНИЕ

Если женщина попала в беду, ей следует для защиты всегда носить голубое. Голубые туфли или голубое платье, свитер, лазоревый, как яйцо малиновки, или косынку небесно-голубого цвета. Атласную ленточку, аккуратно продернутую сквозь белую кружевную оторочку комбинации. Все годится. Другое дело, если свеча горит голубым пламенем, — это как раз не к добру, это значит, что в твоем доме завелся дух. А если свечка каждый раз, как зажжешь ее, горит неровно, то гаснет, то снова вспыхивает, — это, стало быть, дух обживается в доме. Обволакивает своей субстанцией мебель и половицы, осваивается в стенных шкафах и чуланах — жди теперь,

что скоро начнет дребезжать оконными стеклами и скрипеть дверьми.

Порой проходит много времени, покуда кто-нибудь в доме догадается, что случилось. Людям свойственно оставлять непонятное без внимания. Им непременно подавай логическое объяснение. Женщине проще решить, что она каждый вечер кладет по глупости свои серьги не туда, куда надо. Она внушит себе, что посудомоечную машину без конца заедает из-за деревянных ложек, попадающих в нее по недосмотру вместе с посудой, а уборную заливает из-за негодных труб. Когда люди обмениваются колкостями, хлопают дверью перед носом друг у друга, бранятся, не выбирая выражений, когда им не спится по ночам из-за навяз­чивых кошмаров и угрызений совести, а от прише­ствия любви у них вместо радостного головокружения сосет под ложечкой, — тогда очень стоит задуматься, в чем все же причина такого обилия незадач.

Если бы Салли и Джиллиан продолжали разговари­вать, а не сторонились друг друга, встречаясь в коридо­ре и за обеденным столом, где одна ни за что не попро­сит другую хотя бы передать ей масло, булочку или зе­леный горошек, они убедились бы, покамест в зной­ном безмолвии тянулся июль, что невезение преследу­ет их обеих в равной мере. Сестры могли зажечь свет и, отлучась на секунду из комнаты, возвратиться назад впотьмах. Могли запустить мотор в машине, проехать полквартала и обнаружить, что кончился бензин, хотя всего пару часов назад бак был почти полон. Стоило той или другой стать под душ, как вместо теплой воды шла ледяная, точно кто-то потехи ради баловался с кранами. Молоко свертывалось, выливаясь из свежей пачки. Подгорали в тостере ломти хлеба. Письма, бе­режно доставляемые почтальоном, приходили порван­ными пополам и с краями, почерневшими, как у увяд­шей розы.

Вскоре у сестер начали пропадать вещи, которыми они особенно дорожили. Салли, проснувшись однаж­ды утром, увидела, что из серебряной рамки исчезла фотография ее дочерей, которую она постоянно дер­жала на комоде. Куда-то подевались из шкатулки с дра­гоценностями бриллиантовые сережки, подаренные тетушками к свадьбе; она перерыла всю спальню, но они так и не нашлись. Запропастились неизвестно ку­да счета, которые полагалось оплатить до конца меся­ца, аккуратно сложенные стопочкой на кухонном сто­ле, хотя она была уверена, что выписала по ним чеки и заклеила все конверты.

Джиллиан, которую можно было заслуженно упрекнуть в забывчивости и беспорядочности, недо­считывалась вещей, которые даже такой, как она, по­терять практически невозможно. Любимые красные ковбойские сапожки, которые она неизменно ставила у кровати, в одно прекрасное утро как ветром сдуло, будто они решили взять и своим ходом уйти прочь. Карты таро, которые хранились у нее завязанными в атласный платок и не раз выручали ее в трудную мину­ту — особенно после второго замужества, когда ей пришлось, оставшись без гроша, сесть за карточный столик в торговом центре и предсказывать судьбу за $ 2,95 с каждого желающего, — испарились бесследно, не считая Висельника, который, в зависимости от того, как ляжет, может означать наличие либо мудрости, ли­бо эгоизма.

Точно сквозь землю проваливались у Джиллиан раз­ные мелочи, вроде пинцета и ручных часов, но

не луч­ше вели себя и крупные вещи. Так, вчера, выйдя, полу­сонная, на крыльцо, она пошла садиться в «Олдсмобиль», а его и след простыл. Она опаздывала на работу и, рассудив, что машину, вероятно, угнал кто-нибудь из местных подростков, решила позвонить в полицию, как только доберется до «Гамбургеров». Но когда при­плелась туда, еле живая от боли в ногах, так как на ней были не уличные туфли, «Олдсмобиль» стоял тут как тут, прямо перед закусочной, будто здесь ее и дожидал­ся, исходя из неких собственных соображений.

Допрашивая с пристрастием Эфраима, который с утра пораньше уже стоял за рашпером, Джиллиан была на взводе, даже близка к истерике, допытываясь, не ви­дел ли он, кто поставил здесь ее машину.

— Шуточки чьи-нибудь, — предположил Эфраим. — Либо угнать угнали, а после струсили.

Ну, что значит праздновать труса, — тут Джиллиан в последнее время могла бы сама давать уроки. Каждый раз, когда бы дома, у Салли, или здесь, на работе, ни зазвонил телефон, она пугалась, что это Бен Фрай. При одной мысли о нем ее бросало в дрожь с головы до пят. Наутро после их встречи в «Дель Веккио» Бен прислал ей цветы — алые розы, но когда он позвонил, она объя­вила, что ни их, ни вообще чего бы то ни было принять от него не может.

— Не звоните мне, — сказала она ему. — Даже думать обо мне забудьте!

Что с ним такое, с этим Беном Фраем, — неужели ему не ясно, что она собой представляет? Неудачница по всем статьям! За что ни возьмется, все валится из рук, какого бы ни было происхождения — растительно­го, животного или неживого. Все при ее прикоснове­нии приходит в негодность. Открыла стенной шкаф с вещами Кайли — дверца слетела с петель. Поставила разогревать на заднюю конфорку банку рисового супа с томатом — загорелась кухонная занавеска. Вышла на внутренний дворик выкурить сигарету в спокойной об­становке — и наступила на дохлую ворону, которая, как нарочно, упала с неба прямехонько ей под ноги. Ходя­чее несчастье, а не женщина — невезучая, незадачли­вая, хуже чумы!

Когда Джиллиан решалась посмотреть на себя в зеркало, она видела то же, что и всегда, — высокие ску­лы, широко расставленные глаза, смелого очерка рот — все знакомое и, согласились бы многие, достаточно привлекательное. Но пару раз ей случалось ловить свое отражение мимоходом, невзначай — и тогда то, на что натыкался ее взгляд, ей не нравилось. Под определен­ным углом, при определенном освещении она предста­вала такой, какую должен был видеть Джимми, когда напивался вдрызг ближе к ночи и она пятилась от него, прикрывая лицо руками. Та женщина была пустым, са­монадеянным созданием, которое не давало себе труда подумать раньше, чем что-нибудь сказать. Та женщина полагала, что она в силах переделать Джимми или хотя бы, в крайнем случае, слегка его подправить. Какая ду­ра! Не удивительно, что ей не справиться с плитой и не найти, куда затерялись сапожки. Не удивительно, что она ухитрилась прикончить Джимми, когда на самом-то деле стремилась добиться от него чуть более ласко­вого обращения.

Безумием было с самого начала сидеть в кабинке «Дель Веккио» с Беном Фраем, но она была в таких расстроенных чувствах, что позволила себе засидеться до полуночи. К концу вечера они съели все до крошки, что заказала Салли, и потеряли друг от друга голову до такой степени, что даже не заметили, как уничтожили по целой пицце. Но и на том не остановились! Они по­глощали еду как заведенные, не глядя, что подцепили на вилку — лист салата или грибок, оттягивая минуту, когда надо будет встать из-за стола и расстаться.