Практическая магия
Шрифт:
Джиллиан до сих пор не вериться, что такие, как Бен Фрай, бывают на самом деле. Он не похож ни на кого из тех мужчин, с которыми ее сводила судьба. Во-первых, умеет слушать, когда она говорит; второе — в нем столько сердечности, что люди невольно тянутся к нему. Люди без колебаний решают, что на него можно положиться, — он приезжает в город, где никогда прежде не бывал, и у него начинают тут же спрашивать дорогу, в том числе даже местные жители. У него есть ученая степень, полученная в Беркли, и при всем том он каждую субботу выступает в детском отделении местной больницы, показывая фокусы. Появляясь там со своими шелковыми косынками, коробкой яиц и колодами карт, Бен собирает вокруг себя не только детей. Ни одной сестры на этаже не дозовешься — они
В силу всего вышесказанного Джиллиан Оуэнс — далеко не первая, кому запал в душу Бен Фрай. Есть в городе женщины, которые охотятся за ним так давно, что знают наизусть весь распорядок его дня и все подробности его жизни; они одержимы им настолько, что, когда спросишь у них номер телефона, могут назвать в ответ его номер, а не свой. Есть учительницы, его коллеги по школе, которые каждую пятницу приносят ему к концу дня домашнюю снедь, запеченную в горшочке; есть свежеразведенные соседки, которые прибегают к нему вечерком с сообщением, что у них перегорели пробки и им страшно, что без его ученого вмешательства их может убить электричеством.
Любая из этих женщин отдала бы все на свете за то, чтобы Бен Фрай прислал ей розы. Любая сказала бы, что, видно, у Джиллиан не все в порядке с головой, если она отослала их обратно. Тебе повезло — вот что сказали бы ей эти женщины. Но оказалось, что не так-то все просто с этим везеньем. С первой минуты, как Бен Фрай в нее влюбился, Джиллиан знала, что никогда не допустит, чтобы такой изумительный человек связался с такой, как она. Учитывая, сколько она наворотила всякого в своей жизни, ни о какой любви для нее больше речи быть не может. Вынудить ее назваться снова женой можно разве что под дулом пулемета, приковав ее для верности цепью к церковной стене.
Придя домой из «Дель Веккио» в тот вечер, когда встретилась с Беном, она дала себе клятву, что никогда больше не выйдет замуж. Заперлась в ванной комнате, зажгла черную свечку и попыталась вспомнить слова определенных заговоров, которыми пользовались тетушки. Когда ей это не удалось, произнесла трижды: «Незамужняя по гроб жизни», — и, кажется, подействовало, ибо, что бы там ни творилось у нее внутри, она неуклонно отказывает Бену Фраю.
— Уезжайте, — говорит она ему, когда он звонит, и гонит от себя мысли о том, как он выглядит, о шершавом прикосновении мозолей, которые он натирает на ладонях, практикуясь почти ежедневно в завязывании узлов для своих выступлений с фокусами. — Найдите себе кого-нибудь, с кем будете счастливы.
Однако не это нужно Бену. Ему нужна она. Он звонит и звонит, пока не добивается того, что при каждом звонке телефона все в доме уверены, что это не кто иной, как он. Теперь, когда у Оуэнсов звонит телефон, тот, кто взял трубку, не говорит ни слова — даже хотя бы «здрасьте». Просто дышит и ждет. Дошло до того, что Бен научился различать, кто из них как дышит. Вот деловито вдыхает и выдыхает Салли. Вот всхрапывает норовистой лошадкой Кайли, которую этот чокнутый на том конце провода выводит из себя. Вот прерывисто и печально дышит Антония. А вот тот звук, которого он ждет постоянно, — милый, сердитый вздох, который вырывается у Джиллиан, когда она велит ему оставить ее в покое, убраться с глаз долой и устроить свою жизнь. Пусть он делает что хочет, только ей больше не звонит.
Но все же голос у нее нет-нет да и дрогнет, и Бен, когда она бросает трубку, может с уверенностью сказать, что она грустна и растерянна. Сознание, что она несчастлива, для него невыносимо. Сама мысль, что у нее могут быть слезы на глазах, приводит его в такое исступление, что он удваивает расстояние своей ежедневной пробежки. Он отмеряет мили вокруг водохранилища так часто, что утки стали узнавать его и уже не снимаются с воды, когда он пробегает мимо. Он им знаком, как ранние сумерки, как кубики белого хлеба, которыми их угощают. Порой он напевает на бегу «Отель разбитых сердец» и тогда понимает, что дело
Бен пребывает в таком смятении чувств, что начал безотчетно проделывать свои фокусы кстати и некстати. Полез на автозаправке доставать кредитную карточку — и вытащил червовую даму. Заставил исчезнуть счет за электричество, поджег розовый куст у себя на заднем дворе. Помогал старушке перейти через дорогу на Развилке — и едва не довел ее до сердечного припадка, вынув у нее из-за уха монету в двадцать пять центов. А главное, его теперь не пускают в кафе «Сова» на северном конце Развилки, куда он обычно ходит завтракать, так как в последнее время он по дороге к своей обычной кабинке пускал все яйца, сваренные всмятку, крутиться волчком, а со всех столиков на его пути слетали скатерти.
Ни о ком и ни о чем, кроме Джиллиан, Бен думать не в состоянии. Он пристрастился носить с собой обрывок веревки и повсюду завязывать и развязывать мудреные узлы — дурная привычка, которая возвращается к нему, когда он нервничает или не может получить то, что хочет. Но и веревка не помогает. Желание владеет им с такой силой, что он мысленно лежит в постели с Джиллиан даже в то время, когда должен тормозить у светофора или обсуждать с миссис Фишман, своей ближайшей соседкой, нашествие японского жучка. Желание достигло в нем такого накала, что даже манжеты рубашек у него опалены. Оно непрерывно держит его в готовности к тому, чему, похоже, никогда не суждено свершиться.
Бен уже просто не знает, что делать, чтобы сломить упорство Джиллиан, просто не имеет представления, и он идет к Салли, готовый взмолиться о помощи. Но Салли даже дверь ему не открывает. Разговор с ним ведет через москитную сетку и так сухо, как будто он не сердце свое принес к ней в ладонях, а явился с пылесосом на продажу.
— Послушай моего совета, — говорит Салли. — Забудь ты Джиллиан. Выбрось ее из головы. Найди себе хорошую женщину и женись.
Однако в сознании Бена Фрая все решилось еще в ту минуту, когда он впервые увидел Джиллиан под кустами сирени. Ну, может быть, сознание — не совсем точный адрес места, испытавшего тогда потрясение, но, как бы то ни было, теперь он жаждет ее всем своим существом. И когда Салли говорит ему, чтобы он шел домой, Бен отказывается. Он садится на ступеньки крыльца, будто решил объявить сидячую забастовку, будто ему времени девать некуда. Так и сидит сиднем целый день, и в шесть вечера, когда в пожарном депо на Развилке дают гудок, он все еще не двигается с места. Джиллиан даже говорить с ним отказывается, когда приходит домой с работы. Она сегодня уже успела потерять часы и любимую губную помаду. И столько раз роняла гамбургеры на пол, что, ей-же-ей, похоже, какая-то посторонняя сила переворачивает тарелки прямо у нее в руках. И вот вам, в довершение всего, — Бен Фрай, он здесь и любит ее, а ни поцеловать его, ни обнять ей нельзя, потому что она хуже чумы, и знает это; такое уж у нее везенье.
Она пулей проносится мимо него и запирается в ванной, где пускает воду, чтобы никто не слышал, как она плачет. Не стоит она такой любви! Хоть бы этого человека унесло с глаз долой! Тогда и ее, быть может, не грызло бы изнутри затаенное чувство, наличие которого она может отрицать до хрипоты, но которое от того не перестанет быть желанием. И все же, несмотря на свои неизменные отказы, она не может не выглянуть в окошко ванной и просто не увидеть Бена лишний раз. Вон он — сидит в наползающих сумерках, с твердой верой в то, чего хочет, — с верой в нее. Если б Джиллиан разговаривала с сестрой, а точнее, если бы Салли с ней разговаривала, Джиллиан и ее потянула бы к окошку. Смотри, разве он не загляденье?Вот что сказала бы она, если бы они с Салли еще разговаривали друг с другом. Какая жалость, что я его не стою,шепнула бы она на ухо сестре.