Практическая магия

Хоффман Элис

Весь день торт, политый глазурью и водруженный на синее блюдо, стоит нетронутый на кухонном столе. Настает вечер, а Кайли все еще не решила, как посту­пить. Джиллиан сейчас у Бена, но когда Кайли звонит спросить, не глупо ли будет, по мнению Джиллиан, если она пойдет к Гидеону, там никто не отвечает. И с какой стати она к нему пойдет? Зачем ей это надо? Ведь это он ей нахамил, так разве не ему полагалось бы сделать первый шаг? Сам, между прочим, мог бы явиться к ней с каким-нибудь несчастным тортом — хотя бы шоколадным с глазурью из кленового сиропа или кофейным, на худой конец!

Кайли идет к окну подышать свежим воздухом и об­наруживает у себя на подоконнике лягушку. За окном ее спальни растет яблонька-дичок, худосочное дерев­це, которое и зацветает-то не всегда. Лягушка, должно быть, вскарабкалась вверх

по стволу, перебралась на ветку и оттуда прыгнула в окошко; она крупнее других своих сородичей, которых можно встретить у ручья, и какая-то совсем не пугливая. Не боится, даже когда Кайли берет ее в руки и снимает с подоконника. Напо­минает Кайли тех лягушек, что водились в летнее вре­мя в саду у тетушек. Те объедали на грядках капусту и салат и имели привычку скакать за девочками, выпра­шивая себе угощенье. Иной раз Кайли с Антонией припускались бежать наперегонки с лягушками, про­веряя их прыть, — неслись со всех ног, пока, задыхаясь от смеха, не валились куда-нибудь в пыль или на рядки с фасолью, но, как бы далеко ни забежали, убеждались, оглянувшись назад, что лягушки от них не отстали: си­дят и смотрят, вытаращив немигающие глаза.

Кайли сажает лягушку к себе на кровать и идет по­искать ей салата. Ей совестно, что она по глупости слу­шала Антонию, когда они вынуждали лягушек за ними гоняться. Теперь она уже не такая дурочка, порядком поумнела и стала намного жалостливей. Все ушли, и в доме воцарился покой. Салли — на совещании, созван­ном Эдом Борелли для подготовки к началу занятий в сентябре — факту, который работники администрации дружно отказываются воспринимать как неизбеж­ность. Антония — на работе, следит за стрелкой часов и поджидает, когда же покажется Скотт Моррисон. Вни­зу, на кухне, такая тишина, что издали слышно, как из-под неисправного крана капает вода. Странная штука гордость: из-за нее ничтожный пустяк может казаться бесценным. Перестанешь цепляться за гордость, и она моментально съежится до размеров обыкновенной мошки, но только безголовой, бесхвостой и бескры­лой, какой никогда не взлететь с земли.

Сейчас, стоя на кухне, Кайли уже с трудом вспоми­нает многое из того, что всего несколько часов тому назад представлялось таким важным. Она знает одно: если еще потянуть время, торт зачерствеет, либо до не­го доберутся муравьи, либо кто-нибудь заглянет на кухню и отрежет себе кусочек. Надо идти к Гидеону — немедленно, пока она не передумала.

В холодильнике салата не оказывается, и Кайли бе­рет первый попавшийся съедобный предмет, который может представлять интерес для лягушки, — половин­ку батончика «сникерс», которую Джиллиан, не доев, оставила таять на кухонном столе. Кайли собирается сбегать наверх, но, когда оборачивается, видит, что ля­гушка последовала за ней.

Не дождалась, кушать хочет, предполагает Кайли.

Она берет лягушку и отщипывает ей кусочек «сни-керса». Но тут происходит нечто поразительное — когда она хочет скормить этот кусочек лягушке, та от­крывает рот и выплевывает ей на ладонь кольцо.

— Вот это да! — смеется Кайли. — Спасибочки!

Кольцо тяжелое и холодит ей руку. Видно, попалось лягушке в грязи: влажная земля налипла на шинку и за­пеклась таким толстым слоем, что толком разглядеть подарок невозможно. Если бы Кайли потрудилась осмотреть его как следует, если бы подняла на свет и при­гляделась хорошенько, она заметила бы, что серебро — с каким-то странным красноватым отливом. Под коркой грязи скрыты мазки крови. Если б она так не торопилась к Гидеону, если бы сообразила, что попало к ней в руки, она отнесла бы этот перстень на задний двор и закопала у корней сирени — там, где ему и место. Но сейчас Кайли, не задумываясь, бросает его на керамическую тарелочку под цветочным горшком, в котором у ее мате­ри произрастает чахлый кактус. Она хватает торт, толка­ет боком дверь, затянутую москитной сеткой, и, выйдя наружу, наклоняется и кладет лягушку на траву.

— Ну, ступай, — говорит Кайли, но, даже когда она уже свернула за угол и идет по соседнему кварталу, лягушка все еще неподвижно сидит на газоне и не тро­гается с места.

Гидеон живет по другую сторону Развилки, в районе новостроек с претензией на известный шик. Дома по­строены с открытыми верандами, полуподвалы отдела­ны под жилое помещение, стеклянные двери выходят в тщательно

ухоженные садики. Обычно Кайли добира­ется туда от дверей своего дома за двенадцать минут, но это если бегом и когда нет в руках большого шоколад­ного торта. Сегодня, боясь уронить торт, она идет раз­меренным шагом — мимо бензоколонки, по торговому центру, где стоят бок о бок супермаркет, китайский ре­сторан и кулинария, а также кафе-мороженое, в кото­ром работает Антония. Отсюда у нее есть выбор: мож­но пройти дальше, до конца торгового центра, мимо бара «У Бруно» под ядовито-розовой неоновой вывес­кой, заведения с нехорошим душком, или же пересечь Развилку и идти коротким путем, по запущенному, за­росшему сорной травой пустырю, где, как о том все твердят в один голос, построят в скором времени оздо­ровительный комплекс с плавательным бассейном олимпийского класса.

Из бара, переговариваясь на повышенных тонах, выходят двое, и это решает дело в пользу пустыря. Если пройти напрямик, она окажется всего за два квартала от Гидеонова дома. Сорняки на пустыре высокие и колю­чие — Кайли жалеет, что вышла из дому в шортах, а не в джинсах. Не важно: вечер выдался погожий, зловоние от непросыхающих луж на дальнем конце пустыря, где все лето плодятся комары, не может перебить аромата шоколадной глазури, покрывающей торт, который Кайли сейчас доставит по назначению. Интересно, не успеет ли она еще и задержаться там немножко, сра­зиться с Гидеоном в баскетбол: у них на подъездной ал­лее установлена баскетбольная корзина по всей фор­ме — подарок, который, заглаживая свою вину, сделал ему отец сразу после развода с его матерью, — и Кайли замечает вдруг, что в воздухе сгустился туман и повеяло холодом. Что-то черное исходит от этого пустыря. Что-то здесь неладно. Кайли ускоряет шаг, но тут оно все и случается. Тут ее окликают, ей кричат: «Погоди!»

Она оглядывается и сразу видит, кто они такие и что им нужно. Те двое, что выходили из бара, перешли че­рез Развилку и идут за ней следом; оба рослые, боль­шие, и тень их отбрасывает багряные блики насилия, и называют они ее «детка».

— Эй ты, английского языка, что ли, не понимаешь? Говорят тебе, погоди! Не торопись!

Кайли еще не пустилась бежать, а сердце у нее уже колотится вовсю. Ей ясно, какого пошиба эти мужчи­ны — того же самого, что и тот, которого им пришлось изгонять из своего сада. Так же, как он, готовы рассви­репеть без всякой причины, кроме той, что где-то глу­боко в них засела обида, которой они уже и не ощуща­ют, зато ощущают потребность обижать других. Как и сейчас, сию минуту. Торт задевает Кайли за грудь, сор­няки колются, царапают ей ноги. Мужчины, увидев, что она обратилась в бегство, улюлюкают, словно им только веселее будет ее догонять. Если они пьяны в стельку, им не до того, чтобы затевать погоню, — но нет, они напились не допьяна. Кайли бросает торт; он ле­пешкой шлепается на землю, где будет служить пищей мышам-полевкам да муравьям. Но аромат глазури оста­ется: у Кайли в ней вымазаны все руки. Никогда боль­ше она не сможет есть шоколад. Запах его будет вызы­вать у нее сердцебиение. Ее будет воротить от его вкуса.

Те двое бегут за ней, загоняют ее на самый темный конец пустыря — туда, где лужи, где никто не увидит ее с Развилки. Один, грузный, отстает. Посылает ей вслед грязную брань — но разве она обязана слушать? Вот когда пригодились ей ее длинные ноги! Краем глаза Кайли видит огни торгового центра и понимает, что, если и дальше бежать в том же направлении, тот, кото­рый не отказался от преследования, ее догонит. Об этом он и кричит ей — что догонит, схватит и затрахает до полусмерти. Она у него уже не побегает, никогда и ни от кого! Уж он займется тем, что спрятано у нее в шортах, запомнит она его!

Он не переставая выкрикивает мерзости, но внезап­но поток их обрывается, он замолкает, и Кайли ясно, что наступил решающий момент. Мужчина погнался за ней всерьез: он настигнет ее — сейчас или никогда. Кайли дышит прерывисто, неровно, но заставляет себя сделать глубокий вдох и поворачивает в сторону. Пово­рачивает резко, бежит почти прямо на него, он вы­ставляет руки вперед, готовясь ее поймать, но она уво­рачивается, держа на Развилку. У нее длинные ноги, ей не преграда ни пруд, ни даже озеро. Один хороший прыжок — и она взмоет туда, где звезды, где ясно, хо­лодно и безмятежно и где такого, что происходит в эти минуты, не бывает!