Практические занятия по русской литературе XIX века
Шрифт:
Стилистическая работа Тургенева над черновой рукописью рассказа проясняет нам замысел писателя, отношение автора к своим героям и тем самым внутренний смысл рассказа.
Можно кому-либо из студентов предложить ознакомиться с черновой рукописью «Бурмистра» и статьей М. Клемана [200] и сообщить о своих выводах на занятиях.
Рассказ «Бурмистр» был написан к июню 1843 г. К переработке рукописи Тургенев вернулся в августе того же года. Направление, в котором шла работа над рассказом, указал сам Тургенев, поставив в 1880 г. под рассказом дату: «июль 1847 г., Силезия», время, когда писатель вместе с В. Г. Белинским жил в Зальцбрунне. Первоначальный текст рассказа к этому времени уже был написан. По свидетельству П. В. Анненкова, рассказ очень понравился Белинскому, который, имея в виду Пеночкина, воскликнул: «Что за мерзавец с тонкими вкусами!» [201]
200
См.:
201
Анненков П. В. Литературные воспоминания. М., 1960, с. 334.
Черновая, рукопись «Бурмистра» носит следы двойных исправлений. Одни сделаны Тургеневым в процессе написания рукописи чернилами на полях, между строк. Они подчеркивают антирусские, антинародные черты Пеночкина. Так, например, в фразе: «…он на хотел отпустить меня без завтрака» вставлено: «на английский манер» [202] . Туфли Пеночкина первоначально были охарактеризованы как «небольшие красивые», затем 'Гургенер поставил: «китайские желтые». Рукопись показывает, что космополитичность облика Пеночкина Тургенев подчеркивал сознательно, как и отсутствие у него вкуса, любовь к позе. Тургенев много внимания уделял жестам, движениям Пеночкина. Так, в характеристику приехавшего в деревню Пеночкина Тургенев вписал фразу: «Г–н Пеночкин встал, живописно сбросил с себя плащ и вышел из коляски, приветливо оглядываясь кругом». Слово «оглядываясь» Тургенев заменил другим: «озираясь». Писатель подчеркнул холодное высокомерие Пеночкина («взирал» вместо «глядел»). В сочетании с картиной пустеющей по мере приближения Пеночкина деревни это слово придает описанию иронический оттенок: Пеночкину не на кого обратить свое великодушное внимание — все разбежались, поэтому он «озирается», как бы ища, кому показать себя. Пеночкин. выглядит смешным потому, что «позирует» даже «в пустом пространстве».
202
Государственная публичная библиотека имени М. Е, Салтыкова–Щедрина, фонд № 795, Тургенев, ед. № 3, «Бурмистр» (черновая рукопись), л. 1.
Тургенев, исправляя рукопись, все больше подчеркивал нарочитую расчетливость движений, жестов Пеночкина, деланность, ненатуральность его манер. В фразу: «промолвил он с приятной улыбкой, обращаясь ко мне», Тургенев вставил, зачеркнув последние слова: «дружески коснувшись рукой до моего колена, и снова уставился на камердинера». Исправил писатель и речь Пеночкина. «Говорил он с расстановкой», — первоначально писал Тургенев; «голосом мягким и приятным» — окончательный вариант. Обращение Пеночкина: «Эй, Василий!» — заменено более соответствующим Пеночкину: «Эй, кто там?» Ведь Пеночкин не хочет знать и звать своих крепостных по именам. Первоначально Пеночкин пытался воздействовать на оробевших перед ним крестьян словами: «Говорить что ли не умеете?» В окончательном варианте он произносит грубо–повелительно: «Языков у вас что ли нет?» — и снисходительно–презрительно: «Да не бойся, дурак».
Карандашные поправки, видимо, сделаны Тургеневым позднее. В результате их Тургенев придал больше категоричности отрицанию крепостнических отношений, утвердился в своем неприятии всех форм крепостничества. Рассказ первоначально заканчивался фразой: «Признаюсь, в тот день я на охоте больше думал об удобствах и выгодах оброчного устройства, чем о тетеревах». Тургенев зачеркнул эту фразу, а вместо нее написал карандашом то, что мы сейчас видим в рассказе: «Мы отправились на охоту». Размышления же о выгодах оброчного устройства он передал Пеночкину.
Ирония Тургенева Переходит в более широкий социально–политический план благодаря тому, что она направлена не только на события, описанные в рассказе, но часто имеет в виду и аналогичные, широко распространенные в жизни явления.
Тургенев, наследуя гоголевскую традицию, высказывает по конкретному поводу свое обобщенное представление о российской действительности. Так в рассказе появляются своеобразные лирические отступления, которые позволяют говорить не только об образе рассказчика, от лица которого ведется повествование, но и об образе автора, который видит и знает больше своего охотника. Образ автора возникает из всей образной системы рассказа, его построения, отношения к героям, но он создается и прямыми высказываниями. А. Твардовский писал: «…среди всех героев книги незримо, но явственно живет еще один много знающий, зоркий и памятливый герой — ее автор, — пусть даже авторского «я» и нет в повествовании. Именно личность автора определяет достоинства произведения как, художественного целого» [203] .
203
Твардовский А. По случаю юбилея. — «Новый мир», 1965, № 1, с. 14—15.
Студентам можно поручить проследить по лирическим отступлениям за характерными чертами авторского облика, дополнив и обогатив своими наблюдениями тот образ автора, который у них сложился в процессе анализа стиля рассказа.
Портрет героя в художественном произведении (Портрет Пугачева в повести А. С. Пушкина «Капитанская дочка»)
«Хороший живописец должен писать две главные вещи: человека и представление его души», — так сформулировал Леонардо да Винчи задачу, стоящую перед художником–живописцем. Задачу не только описать героя, но раскрыть его внутренний мир ставит перед собой и художник слова. О портретах, созданных живописцами, имеется обширная литература, но очень редко подвергается анализу мастерство портретных зарисовок художников слова. А между тем, портрет персонажа — один из важных компонентов произведения, органически слитый с самим персонажем, с композицией произведения и идеей писателя.
Каждый художник по–своему пишет портреты своих героев. Иногда он дает его сразу, в момент знакомства с героем. Порой это только беглое замечание, характерный запоминающийся штрих, иногда почти деловое сообщение о внешнем облике человека, его лице, фигуре, возрасте, одежде. Часто это конкретные детальные и развернутые описания, которые становятся неотделимыми от героя. Так пишет портреты своих героев Гоголь. «Выпукло и ярко», «крепкою силою неумолимого резца» создает он героическую фигуру Тараса Бульбы и предельно осязаемые сатирические портреты помещиков и чиновников. Портреты Гоголя даются однажды, в процессе повествования писатель к ним вновь обычно не возвращается. Тургенев тоже почти не возвращается к данному им однажды портрету героя. Вот он замечает, что склад лица крестьянина Хоря «напоминает Сократа: такой же высокий шишковатый лоб, такие же маленькие глазки, такой же курносый нос». И читатель на протяжении всего рассказа помнит внешность этого плечистого плотного старика, так же как и его доброго друга Калиныча с «его небольшой загнутой назад головкой» и добродушным, смуглым, кое–где отмеченным рябинками лицом, «с первого взгляда понравившимся рассказчику». Другие писатели, а к ним прежде всего принадлежит Л. Толстой, на протяжении действия в своих романах вновь и вновь обращаются к портретным зарисовкам одних и тех же героев. И чем глубже интересует художника внутренний мир Наташи Ростовой или Пьера Безухова, тем чаще он открывает читателям лица этих людей, рисует их в самые разные моменты их сложной жизни. Лицо человека, его глаза, улыбка, походка, движения, жесты, мимика даются Л. Толстым в сопровождении тончайшего психологического автокомментария, что делает этих героев понятными и близкими читателю.
В творчестве Пушкина заложены основы как первого, так и второго приема портретных характеристик героев. Чаще всего в своих портретных зарисовках Пушкин ограничивается кратким описанием внешнего облика героя, его лица, фигуры. Пушкин не забывает при этом отметить возраст, рост, комплектно героя, его одежду, равно как и то впечатление, которое он производив на окружающих: «Речь молодого Дубровского, его звучный голос и величественный вид произвели желаемое действие» [204] .
204
Пушкин А. С. Поли. собр. соч., т. 8, кн. 1, с. 181. (В дальнейшем все ссылки на это издание даются с указанием в тексте тома и страницы.)
Пушкин вновь обращается к портретам своих героев только тогда, когда ему нужно подчеркнуть, какое впечатление произвело ыа него то или иное важнейшее событие жизни. Так, например.,, впервые непосредственно знакомимся мы с Андреем Гавриловичем Дубровским, когда он, оправившись от охватившего его припадка безумия, появляется в зале своего кистеневского дома: «В эту минуту в валу вошел, насилу передвигая ноги, старик высокого роста, бледный и худой, в халате и колпаке» (8, ч. 1; 175). Но вот через окно своей спальни этот старик неожиданно увидел сани Троекурова. «Он узнал Кирила Петровича, и ужасное смятение изобразилось на лице его — багровый румянец заступил место обыкновенной бледности, глаза засверкали, он произносил невнятные звуки» (8, ч. 1; 177).
Такие краткие, но. обобщающие описания внешности героя, а иногда и происходящих под влиянием душевных волнений изменений его облика характерны для портретных зарисовок пушкинской прозы.
Только однажды встречаем мы у великого поэта иное раскрытие портрета героя. Мы имеем в виду портрет Пугачева в «Капитанской дочке». Внешность Пугачева дается Пушкиным не в обобщенном, развернутом портрете, а многими зарисовками, которые почти всегда кратки, но очень выразительны. Сделаны они двумя–тремя штрихами, иногда даже одним знаменательным словом и всегда вносят много, нового и значительного в его внешний облик, отражая его душевную жизнь.