Практикум реального колдовства. Азбука ведьм
Шрифт:
И только сейчас я понял, насколько все происходящее было серьезно, но, увы, необратимо – маховик был уже запущен. Я не мог его остановить, словно азартный игрок, проигрывающий все большие и большие суммы в рулетку, который уже не в силах остановиться, ибо ему жалко проигранных денег, и он лелеет мечту вернуть их обратно и лишь потом уйти – если, конечно, удастся, ибо ясно, что после этого захочется еще и что-то выиграть. Хотя и понимаешь, что существует во стократ большая вероятность того, что все спустишь, вплоть до последних штанов, но ты продолжаешь играть и катишься вместе с неудержимой
Наконец договор был составлен. Вот он:
«ДОГОВОР
Я, Николай Север, сим заключаю Договор с Великим Люцифугом Рофокалем в том, что обязуюсь передать ему свою бессмертную душу навечно и стать навсегда его рабом ровно через двадцать лет, в тот же день и час, как противная сторона – Люцифуг Рофокаль – выполнит мою просьбу, изложенную в этом Договоре.
Просьба заключается в том, чтобы я ………… (изложение просьбы).
Настоящий Договор вступает в силу с момента исполнения моего желания.
Подписи сторон:
Николай Север – Люцифуг Рофокаль – 13 октября 1969 года».
Затем я стал ждать боя настенных часов. Тем не менее часы пробили неожиданно, и их удары показались набатом судьбы. Пора! И я стал чиркать зажигалкой. С последним ударом часов я зажег свечу, взял со стола атаме и сделал им надрез на запястье левой руки, как и требовал ритуал. Струйка крови растеклась по запястью и рубиновыми капельками стала падать на заранее подставленный носовой платок, чтобы не испачкать стол и не набрызгать на пол. Я обмакнул в ранку перо ручки и в неровных свечных сумерках вывел на договоре свою подпись. Теперь осталось заполучить подпись самого дьявола.
Залепив рану ватой и обвязав запястье платком, я взял в правую руку шерстяную нитку с иголкой, вошел в круг и встал там лицом к зеркалу так, что тарелка с алфавитом оказалась у моих ног. Затем, воздев руки к небу и подняв вверх глаза, мысленно взирая на ночное звездное небо, я трижды прочел заговор вызова дьявола. После чего, накаляя иглу в пламени свечи, я, раскаленным ее концом, стал покалывать восковое тельце дьявола в пупок. Воск плавился в точке соприкосновения с горячим металлом иглы и шипел, словно новорожденная змейка. Наконец, после нескольких таких издевательств над вольтом, игла пришла в движение и указала на первые буквы. Я прочел: «Не мучь меня».
– Кто ты – дьявол? – спросил я, с легкой дрожью в голосе, и снова прижег иголкой пупок вольта.
Игла заходила более уверенно, дав ответ: «Я Федя – мелкий бес».
– Ты мне не нужен, я ищу вашего владыку. «Подожди», – запрыгала игла по буквам.
Я стоял молча в тревожном ожидании еще несколько минут – пока все шло так, как и было прописано в «Служебнике». В астральной дыре, прорубленной вольтом в Царство Тьмы, на раскаленную иглу, словно на крючок в проруби, попалась пока мелкая рыбешка – некий бесенок Федя, и сейчас он, по внутренней иерархии ада, по цепочке, передаст весть обо мне на самую ее вершину. Но вот, в конце концов, игла опять двинулась: «Кто просит свидания с Повелителем Мира?»
– Я Николай Север. А кто ты? – отвечал я, не узнавая своего голоса: казалось, за меня говорил кто-то другой и не дома, а где-то среди горных ущелий, когда отчетливо слышится многократное эхо.
В тот же миг те легкие шумы – скрипы, постукивания, которые я слышал раньше, многократно усилились, превратившись в грохот, топот и треск. Теперь в квартире бурлила странная какофония звуков: там был еще и свист, сладострастные вопли, рычания, взрывы жуткого смеха, вразнобой врывались рулады каких-то музыкальных инструментов. Но, несмотря на этот хаотический шум и гам, отчетливо прослушивался голос, похожий на скрип проржавевших дверных петель, открывавшихся где-то в глубоком зиндане:
– Я Баал-берита, писарь Верховной Канцелярии Великого Люцифуга Рофокаля. Ты все продумал, ты точно решил продать свою душу нашему Повелителю? У тебя еще остался шанс оставить все по-прежнему…
Я повернулся на голос и в раме зеркала весьма смутно различил сухонького, прямого старика в длинном плаще мышиного цвета с капюшоном.
– Да, я все продумал и все решил окончательно, даже не уговаривайте, уважаемый Баал-берита, – ответил я решительно, словно уже опрометчиво летел бескрылый в бездну.
– Ну что ж, раз ты решил, тогда приступай… До скорого!
И голос Баал-бериты исчез где-то в потусторонней глубине зеркала.
Я взял со стола атаме и засунул его за пояс. Подошел к зеркалу, поднес обе руки к вискам и сделал ими знак «киш» – знак козла, который обычно показывают на рок-концертах рокеры и безбашенные юнцы, не представляя, что тем самым допускают в свою душу совершенно безвозмездно нечистого – во всяком случае, если и не его самого, то его младшую душесосущую братию. Потом вынул из-за пояса кинжал и начертил им на зеркале шифоньера, во всю его площадь, четыре накладывающихся друг на друга магических знака, открывающие вход в Зазеркалье.
Зеркало ответило мне легким, едва уловимым гулом нарастающей вибрации, будто с той его стороны к нему приставили бесшумную бормашинку. Потом наступила могильная тишина, и мне показалось, что со стороны зеркала повеяло легкой ветреной прохладой, отчего свечи, все одновременно, трепыхнулись испуганными огоньками, наклоненными в одну сторону. А в самом зеркале мое отображение сильно исказилось, и я с трудом узнавал себя, впрочем, возможно, на мое изображение повлияла огненная пляска свечей.
Наступил решающий момент: я водрузил на голову диадему, расположив ее так, чтобы глаз в треугольнике обруча совпал с моим третьим глазом. В этот момент у меня подо лбом забился живой шарик, стремящийся выпрыгнуть из головы наружу. И этот шарик бился яростно и больно, будто молот по наковальне, молотил он по лобной кости изнутри в такт внезапно разбушевавшемуся, учащенно забившемуся сердцу. Наконец, как из пушки, шарик с воем ядра выстрелил из межбровья, и я очутился в астральном пространстве.