Правда Бориса
Шрифт:
Годунов встал, опрокинув кружки и кувшины.
– Погоди,-остановил его Василий.
Он понимал- если откажет отцу царицы, то ни ему, ни его детям доброй, спокойной жизни уже не видать. Да, когда-то приятельствовали, одно дело делали, был тогда Борис разумен и справедлив. Но время идет. Взлетев на вершину власти люди становятся, как правило, совсем другими и в них открываются самые черные стороны. И потом, знать о злодействе и не предотвратить его, грех. Подумал, разумеется, Губов и о выгоде. Недаром Борис упомянул о Шуйском, который получил от царя Федора на кормление целый Псков. Да что, Федор, не он же принял это решение, наверняка Ирина по наущению Годунова осыпала Ивана Петровича милостями, чтоб задобрить одного из самых серьезных недругов.
– Погоди, Борис Федорович,- повторил Губов.- не горячись и ты. Странно было бы, ежели я разбрасывался своими сыновьями, как гнилыми яблоками.
– Странно,- согласился Борис.- Но и меня пойми. Не токмо о своей шкуре пекусь. О России. Пока в регентстве, могу на многие добрые дела царя направить, немало уже полезного задумал. Хочу с Польшей мир перезаключить, войну окончательно остановить, в Москве университет как в Париже открыть, чтоб наукам всяким боярских да дворянских детей обучать. А, может, и простых тоже. Пошлю их для начала в Европу знания получать. Отстали мы от немцев, на века отстали. Татарва проклятущая...Но ничего, наверстаем, была бы воля! Крестьянам волю дам. Токмо свободный человек может быть зело полезен государству. Или...хотя бы четыре Юрьевых дня в году им позволю. Поглядим. В преобразованиях моя правда! А придут Шуйские али Мстиславские? Сядут по лавкам и будут зады толстые чесать. Ляхи с крымчанами Москву окончательно разорят. Превратится Третий Рим в пепел.
– Ладно,- хлопнул по столу покалеченной десницей, несколько захмелевший от яблочного вина, Губов.
– Рассчитывай на меня, Борис. Предположим, мой Михаил выведает чем тебя собираются отравить. А ежели то окажется мышьяк или серная кислота? Противоядие не поможет.
– Да, от мышьяка или кислоты не убережешься.
– Тебе ли не знать,-ухмыльнулся Губов.
– И ты туда же,- опять тяжело вздохнул Годунов.- Да не травил я государя Ивана Васильевича!
– вдруг крикнул Борис на всю деревню.
От его звонкого голоса всполошились в сарае куры, а холоп, стоявший невдалеке под березами, от неожиданности присел.
– Тише,тише,- впервые искренне улыбнулся Губов, поняв что попал в больное место Бориса. Он и не предполагал, что это доставит ему удовольствие-подзадорить самого царского регента.- Знамо дело, царь от удара помер.
– Слушай, Васька...,- боярин сжал кулаки.- Тебе ли не знать, что государь предавался безудержным плотским утехам и не токмо с бабами. Думаешь, он так просто, ни с того ни с сего, на Федьку Басманова и все их семейство ополчился? Федька привез из Ливонии нехорошую болезнь и наградил ею государя. А лечился Иван Васильевич ртутью да сурьмой. Ему итальянские лекари не раз говорили, что сие отрава, так он их слушать не желал. Пухнуть начал, бросался на всех без повода аки пес. Впрочем, сами они ничего более действенного не предлагали. Так, какие-то травки да мази, от которых у государя был нескончаемый понос. Вот и не выдержала душа.
– Верю,- кивнул Губов и опять расплылся в улыбке.
– А хоть и не верь, мне всё одно,- махнул рукой Борис и опять случайно опрокинул на столе кружку. Слуга бросился водворять её на место, но Годунов его прогнал.
– Ну а я-то с Кашкой для чего тебе надобен?-спросил Василий.
– А-а,-расправил плечи Борис так широко, что с него слетела накидка. Дворовый кинулся ее поднимать, но снова был прогнан.
– Для вас с Дмитрием, коль его разыщешь, у меня особое дело. Боярин Мстиславский из церквей не вылезает, иконы с собой пудовые возит. Ему бы в отшельники на дальний остров. Всех каликов перехожих и юродивых привечает, на двор к себе пускает, кормит и поит, спать укладывает. И допытывается у них что будет с ним завтрева и опосля. Верит им больше, чем попам. Сказывают, весь его дом за Самотёкой псиной от этих убогих пропах. Ха-ха. Помнишь, как я в Белом городе у кабака, где должны были встретиться
Борис засмеялся так, что затряслись стриженные деревья. Вспомнив тот день, не смог удержаться от смеха и Василий. Да, изумил тогда его юноша Годунов своей смекалистостью и проворством, ничего не скажешь. Кем ведь был? Мальчонкой с конюшни. А теперь опекун царя и отец царицы. Глядишь, так и до царского трона доберется. Сидит сейчас с ним и запросто вино пьет, да уговаривает ему помочь. Эх, причудливы пути господни, неисповедимы.
А вскоре старые приятели перешли в растопленную до красна баню. И там уже о деле не говорили ни слова. Вспоминали былое и хохотали от души, сотрясая стены крепкого дубового сруба. Потом плавали, ныряли в реке Сестре, брызгая друга ладошками, словно дети. Собравшиеся на высоком берегу дворовые людишки тоже смеялись, показывали на них пальцами. Они и не догадывались, что чернявый, коротконогий как татарин гость хозяина, дурачившийся в воде будто мальчишка, никто иной как будущий царь всея Руси Борис Федорович Годунов. Он лишит их тех немногих прав, которые они имели- отменит Юрьев день и превратит всех крестьян в кабальных холопов.
Возвращение
Дмитрия Кашку, сына Адама действительно взяли в плен в одном из первых боев, во время осады Ревеля. Не сдался бы, конечно, никогда, да ударил ему сзади по голове осколок каменного ядра, выпущенный из русской же мортиры. Когда очнулся- кругом гогочущие ливонцы- то ли шведы, то ли ляхи, то ли литовцы, не поймешь. Да и не до того было, кровь текла из раны не переставая. Ему помог какой-то простой фин из обоза с хлебом. Перемотал Дмитрию голову тряпками, дал напиться. Вместе с другими пленными Кашку угнали в Полоцк, который к тому времени вновь взяли войска Речи Посполитой- возводить разрушенные городские укрепления. А где-то через месяц в Полоцке объявился Андрей Курбский. Ему, видимо, рассказали пленные стрельцы кто такой Кашка, кем был при царе. Курбский его позвал к себе.
– Ну и как же ты странствовал, молодец, с самим государем? Расскажи, зело любопытно.
– Ты и есть тот самый беглый воевода Курбский?- в свою очередь спросил Дмитрий.
– Он самый,- кивнул Андрей Михайлович и рассмеялся.
– Чего веселишься?
– Жизнь славная.
– Токмо конец у предателей обычно невеселый,- хмуро сказал Кашка.
– Да ладно тебе, "предатель"...А кого я предал? Тирана кровавого? Неужто еще не понял кто есть такой Иван Васильевич? Гляжу, отблагодарил он тебя знатно, на войну сбагрил.
– Я сам напросился.
– Что, невмоготу с сатрапом-то уже стало? Ха-ха. Понимаю.
Кашка промолчал.
– Мало того, что царь на непотребной войне своих подданных губит, да ещё всю Россию на край бездны поставил,-продолжил Курбский.- Не устоять Москве перед Речью.
– Еще посмотрим.
– А тебе-то что от этой бойни? Даже ежели государь победит, вернет прибалтийские подати, что дальше? Сытнее станет жить русский народ, веселее? Бессмыслица, полная бессмыслица.
– Чего ты от меня хочешь?
– Ничего, кроме одного. Вот ты, волей или неволей, стал человеком, который спас царя, продлил муки великой страны. Да, да, великой. Наш народ вобрал в себя всё самое лучшее от варягов, славян, прибалтов, татар и многих других племен. Такой могучей крови нет ни у кого. Нам бы жить да процветать. А мы нищенствуем, в дикости несуразной пребываем. Почему? Не токмо потому что нам часто не везет с царями, а потому что мы, со времен орды, привыкли слепо поклоняться ханам-царям. Не позволяем себе даже мыслить против них, какими бы кровопийцами они ни были. Мы должны перестать быть рабами, в первую очередь, самих себя. Вот и желаю я чтобы и ты- избранник божий или сатаны, не знаю- наконец окончательно прозрел, скинул с себя рабские оковы.