Правда и ложь в истории великих открытий
Шрифт:
Только сегодня мы начинаем понимать, что Мендель постиг лишь частицу того, что обычно ассоциируется с его именем. Обнаружение соотношения 1:2:1 требует умения, терпения, воображения и уверенности в себе. Если даже понятие «гений» для него слишком велико, то за открытие этого соотношения он все равно заслуживает всяческих похвал. Более того, заслуг Менделя ни в коем случае не умаляет тот факт, что генетика возникла не на испытательной грядке монастырского огорода в середине XIX века. Думать, что это было возможно, — значит игнорировать все те будущие знания, необходимые для понимания механизмов наследственности. Не боясь повториться, замечу, что считать, будто одному человеку под силу такие выдающиеся достижения, значит, не видеть, что наука — это марафон с большим количеством участников, а не эстафетный бег с передачей палочки.
История науки сохранила имена некоторых ученых, чей личный вклад столь значим и столь революционен, что к ним более всего подходит слово «гений».
Глава 8
Был ли Джозеф Листер «мистером чистюлей»?
Первый метод предупреждения инфекции при хирургических операциях был разработан Джозефом Листером… Листер настаивал на том, чтобы операционную содержали в чистоте, хирург был одет в чистое, а все инструменты регулярно дезинфицировались.
Поначалу к Листеру относились как к чудаку, и медицинские сестры не спешили делать ту дополнительную работу, которую порождала его страсть к чистоте. Однако смертность от заражения крови и гангрены сократилась, и еще при жизни его заслуги перед медициной были оценены, а сам он был возведен в рыцарское звание. Теперь в разговорах о хирургии часто можно услышать слова «до Листера» и «после Листера».
Что общего между Иисусом Христом, Винсентом Ван Гогом, Альбертом Эйнштейном, Уинстоном Черчиллем и Адольфом Гитлером? При всей несхожести их объединяет то, что, прежде чем стать знаменитыми, все они какое-то время провели в небытии — буквально или образно. Поначалу оставаясь неизвестными, одинокими и несчастными, они вдруг неожиданно совершали некий духовный или физический подвиг, а потом наступало признание гениальности и бессмертная слава. Эта тема стала неизменным элементом не только всех биографий художников, писателей, пророков, диктаторов и ученых, но и произведений художественной литературы, и можно легко понять почему. Во-первых, она созвучна нашей мечте о том, что нас тоже когда-нибудь «откроют». Она также отражает эгоцентрическое стремление забыть про родителей, учителей, современников и благодетелей, чтобы они не затмевали наш собственный успех. Но более важно другое: рассказы о том, как «небытие сменяется на бессмертие», лучше всего передают тему героизма. Начальная отверженность предполагает как оригинальность, так и необычайный дар предвидения. Повествуя о продолжительном периоде страданий во имя идеи, авторы указывают на беззаветное стремление героя к истине. Умение противостоять безразличию и неприятию однажды оказывается вдруг достаточным для того, чтобы войти в пантеон славы. Киплинг очень четко обозначил это качество: «Верь сам в себя наперекор Вселенной» [7] , считая его обязательным для настоящего мужчины.
7
Киплинг Р.Наказ сыну. (Пер. М. Лозинского).
Большинство людей, чьи портреты украшают библиотеку истории медицины лондонского института «Wellcome», олицетворяют собой прозорливую гениальность и альтруистическое самопожертвование. Мы уже видели, как в эту романтическую схему были вставлены Джон Сноу и Грегор Мендель, а сейчас я хочу рассмотреть другой пример. Моим героем будет родившийся в Эссексе Джозеф Листер, сын квакера-виноторговца и ученого-любителя, человек, которого обессмертил в 1889 году журнал «Ланцет» за то, что ему удалось «совершить революционный переворот в хирургии». Тридцатью годами ранее редактор того же «Ланцета» объяснял, что введение Листером антисептикиоткрыло новую эру в хирургической практике: «Его знаменитая карболовая обработка символизировала искреннее и горячее желание сократить смертность в больницах от послеоперационной инфекции и открыть новые возможности для инвазивной хирургии». Антисанитария, царившая в городских больницах, когда инфекция переносилась хирургическими инструментами с одной гноящейся раны на другую, была, как казалось, навсегда изгнана с помощью Листеровой карболовой кислоты. Более того, передовая статья в журнале писала и о революции в понимании роли микроорганизмов в развитии болезни; эту великую революцию начал гениальный Пастер, нашедший в Джозефе Листере гениального продолжателя.
Однако при этом «Ланцет» умалчивал о том, что до 80-х годов XIX столетия его авторы упорно не замечали Листере, правда, в 1875 году в одной из передовиц журнала его деятельность характеризовалась как ненаучная и недостойная какого-либо упоминания. Однако для его биографов этот факт не имел никакого значения. Он лишь подчеркивал, что, как и подобает настоящему герою, Листер сначала пребывал в безвестности, которая в один прекрасный день сменилась всемирной славой. Этот факт в сочетании с властностью и обаянием личности делал его прекрасным персонажем для романтической истории, о чем и говорят названия его биографий, написанные в разное время, например: «Джозеф Листер — отец современной хирургии», «Джозеф Листер: человек, который сделал хирургию безопасной», «От ведовства до антисептики», «Современная хирургия: как она создавалась. Благодарность Листеру» и т. п. Примерно в том же духе на вэб-сайте Би-би-си «История медицины» утверждается, что современная хирургия всем обязана работам Листера, опубликованным в 60-е годы XIX века.
Смысл этой истории совершенно понятен. В больших городских больницах первой половины XIX века послеоперационная смертность от инфекций достигала 35 %, а после ампутаций — 65 %. Персонал больниц, медицинское и хирургическое оборудование, а также сами пациенты являлись потенциальными источниками инфекции. Переполненные палаты редко убирали и плохо проветривали. Там было грязно и душно. Атмосфера больницы отнюдь не шла на пользу больным. Недаром шотландский хирург сэр Джеймс Янг Симпсон однажды заметил, что пациент, «лежащий на операционном столе в хирургическом отделении, имеет больше шансов встретить смерть, чем английский солдат в битве при Ватерлоо».
Запомните это высказывание. А теперь представьте такую картину: Листер входит в операционную с видом хирургического мессии. В центре помещения на столе лежит пациент. Комнату амфитеатром опоясывают деревянные скамьи, на которых сидят студенты-медики, коллеги и просто любопытные. Одетый во все белое Листер направляется к пациенту. За ним следует целая процессия ассистентов, из них самые заметные — те, что несут пульверизатор с карболовой кислотой, причем так, словно это благовония. Эту картину для нас создал викторианский почитатель Листера. Тут все изображено так, словно давно превратилось в ритуал, и по мере того, как Листер приближается к больному, мир избавляется, как от грехов, от злых духов антисанитарии и болезней. Говорят, что однажды один бойкий студент произнес, да так, чтобы всем было слышно: «А теперь побрызгаем!»
Такая картинка весьма впечатляюща, но далеко не точна. В этой главе я расскажу о работах историков медицины Кристофера Лоуренса, Ричарда Дикси и Линдсея Крэншоу, которые помогут нам понять, почему даже в 1875 году журнал «Ланцет» отзывался о Листере как о желающей самоутвердиться посредственности.
Первое, что не позволяет сразу воспринимать Листера как традиционного героя, — это тот факт, что были и другие люди, стремившиеся уменьшить послеоперационную смертность. Еще за десять с лишним лет до того, как Листер получил квалификацию хирурга, реформаторы общественного здравоохранения забили тревогу по поводу госпитальных условий. Считалось, что главный источник инфекции — распространяющиеся воздушным путем ядовитые миазмы. Поэтому многие присоединились к требованию Флоренс Найтингейл, которая настаивала на необходимости закрытия больших больниц и их замены небольшими медицинскими учреждениями, расположенными в сельской местности, где, как уже было известно, выздоровление проходит значительно быстрее, чем в городе. Больничные врачи и хирурги не поддержали идеи Найтингел — они боялись потерять свой социальный статус и самых богатых пациентов. Однако призывы мисс Флоренс все-таки сделали свое дело, и в середине XIX века в городских больницах Великобритании многое изменилось: стали следить за состоянием помещений, лучше их проветривать, произошло разделение терапевтических и хирургических больных. Был проведен еще целый ряд реформ. Как и в остальной Европе, для дезинфекции палат начали использовать карболовую кислоту.
Именно в этот период всеобщего стремления к чистоте Джозеф Листер получил место хирурга в королевской больнице Глазго. В 1865 году он на основе карболовой кислоты сделал пасту, которую можно было накладывать непосредственно на раны пациентов, а шесть лет спустя предложил свой фирменный пульверизатор для распыления карболки и пропитанную ею же марлевую повязку. На широкое использование карболовой кислоты его подвигла победа Луи Пастера над Феликсом Пуше в споре о спонтанном размножении (см. главу 1). Листер объяснял, что основа всех предложенных им нововведений — Пастерово доказательство того, что гниение происходит из-за содержащихся в воздухе микроорганизмов. Только широкое использование антисептиков, утверждал Листер, способно остановить гнилостные процессы в ранах пациентов, аналогичные тем, что наблюдал Пастер в его стеклянных сосудах. На заседаниях Британской медицинской ассоциации в 1867 и 1871 годах, а также в ряде книг и статей Листер страстно пропагандировал свои методы и идеи. Он ожидал всяческих похвал, но они, к большому удивлению хирурга из Глазго, не последовали.