Правда, которую мы сжигаем
Шрифт:
Это может быть оно.
Мой путь мести за Роуз.
Все, что мне нужно сделать, это действовать, притворяться, обманывать их, заставляя поверить, что я сотрудничаю.
Когда на самом деле у меня есть шанс работать с четырьмя такими же обиженными людьми. У меня есть возможность помочь им, помочь Рози.
Единственная проблема в том, что…
— Он не собирается доверять мне. Он никогда не поверит мне.
— Ты умная девочка, Сэйдж. Разберись.
Терпение
Честно говоря, у меня никогда не было добродетели. Я больше отношусь к противоположной стороне, которая включает в себя такие вещи, как похоть, гнев и гордость.
Ожидание — это то, что я ненавижу. Я животное, которое работает на инстинктах и адреналине. Тот, кто не делает паузу, чтобы обдумать действие, а просто руководствуется первобытным желанием все разрушить.
Тем не менее, мой первый семестр в колледже научил меня меньшему количеству химических уравнений и больше тому, что при планировании череды убийств и нападений ключевое значение имеет ожидание.
Особенно сейчас.
Мы все знали, что как только это началось, остановить было невозможно, пока каждый человек, причастный к смерти Рози, не истек кровью или не был разорван на куски. Мы также знали об опасности и последствиях, которые с этим связаны.
В последнее время ФБР усиленно обнюхивает, задает вопросы, собирает информацию. Им еще предстояло взять интервью или привлечь кого-либо из нас, но мы не дураки. Мы знаем, что думает о нас этот город, и на вопрос — Кто, по вашему мнению, способен на убийство? — все ответят, что мы. Репутация, которую мы заработали годами, одновременно и помогает, и вредит нам.
Даже с ростом осведомленности полиции, мне все равно.
Почти год я наблюдал, как мой лучший друг становится все больше и больше похожим на труп. Сайлас никогда не был суперживым с самого начала, но мы все знали, что внутри него было что-то большее, чем он показывал.
Теперь все это ушло.
Вырванный прямо из его души и измельченный в блендере.
Я прикусываю внутреннюю сторону воспаленной щеки, пытаясь не вспоминать, какими были те первые несколько месяцев. Те, где он отказывался покидать свою комнату, а я целыми днями лежал на полу перед его дверью.
Когда я услышал, как его мать плачет, боясь потерять своего старшего сына из-за самоубийства, потому что свет внутри него умер.
У меня даже не было времени оплакивать Роуз.
Не так, как я хотел.
Я был так занят, пытаясь сохранить жизнь Сайласа, что не мог полностью принять тот факт, что она ушла. Что ее забрали у него, как и у меня. От всех нас.
Не было никого, кто мог бы назвать меня РВД, и никому я не мог бы растрепать волосы.
Я потерял младшую сестру и брата в день ее смерти.
Гнев захлестывает
Когда Алистер рассказал нам, что было на записи, которую он нашел вместе с Браяром, мне захотелось действовать немедленно. Я хотел разделать Грега Уэста, как рыбу, и превратить его в корм для собак, а затем потратить день на то, чтобы придумать самый болезненный способ мучить кого-нибудь, прежде чем проверять теории о Фрэнке Донахью.
Меня навсегда преследует то, как легко он выбрал Роуз. Как он так эгоистично мог выбирать между двумя человеческими существами, которых он создал, и теми, за которыми он наблюдал, как они росли.
Грег получил то, что заслужил. Он признался, что был тем, кто вводил ей лекарства, вызывающие у нее аллергическую реакцию. Он был тем, кто стал причиной ее смерти, и мы поступили соответственно.
Но Фрэнк, он все еще там, дышит.
Ходил, улыбался, вел себя так, будто его действия не убили его дочь. Он единственная причина, по которой все эти люди должны умереть.
Мои руки начинают дергаться из-за иррациональных искушений. Если я не буду осторожен, я позволю своему гневу разгореться настолько, что сам вытащу Фрэнка, а я знаю, что пока не могу этого сделать.
Как сказал Алистер, нам нужно набраться терпения, чтобы оставаться в безопасности.
Были времена, когда я хотел сказать ему, чтобы он засунул это в его контролирующую задницу, просто потому, что я не заботился о собственной безопасности. Тюрьма меня не пугает — что они могли мне сделать такого, чего я еще не пережил здесь?
Но парни…
Я не хочу этого для них.
Так что я остаюсь терпеливым для них.
Всегда для них.
Я наклоняюсь вперед, хватаю шланг, лежащий на столе, и кладу кончик в рот.
Я в Vervain, кальянной в Уэст-Тринити-Фолс, которая такая же невзрачная, как и город, в котором она находится. Никто не ненавидит Пондероз Спрингс больше, чем горожане Пустоши. Что-то у нас есть общее.
Я делаю ровную, долгую затяжку из кальяна, чувствуя, как дым наполняет мои легкие. Когда я выдыхаю, с моих губ скатывается густое облако дыма, и я делаю еще одну затяжку, прежде чем снова опустить шланг.
Для начала я бы предпочел родиться на этой стороне рельсов.
Здесь есть или быть съеденным, стаи диких собак дерутся за объедки, истекая кровью за шанс на лучшую жизнь. Так формируется характер, так отсеиваются слабые.
Я вырос среди богатых, где было испорчено или будет испорчено.
Но Vervain — это воплощение Западной Троицы.
Это грязно, скверно и дает мне отдохнуть от головной боли постоянного проклятого престижа. Ослепляющая чистота и модная эстетика.
Музыка просачивается из старых динамиков, сочетание броска с обрыва и рэпа.
Как раз то, что мне нравится.
Сквозь дым Fumari с ароматом амброзии я мельком вижу свою официантку.
Я откидываюсь назад в кабинку, глубже вдавливаюсь в сиденье и кладу руки на спинку. Мой взгляд из-под полуприкрытых век следует за ней, пока она обслуживает столики, а мужчины вдвое старше ее пялятся на ее задницу.