Правда, которую мы сжигаем

Монти Джей

— Куда теперь, девочка? — мрачно бормочет он.

— Вверх, — выдыхаю я.

Я хватаюсь за стену, взбираюсь на нее, видя, что мне достаточно места, чтобы встать обеими ногами, но только в этом месте. Мне придется идти боком, спиной к бассейну с волнами внизу, и мне не за что ухватиться.

Я поворачиваюсь к приближающемуся ко мне мужчине и обратно к заполненному илом бассейну. Вода темная, черная, как уголь, наверху от холода плавают кусочки льда. Либо проиграешь и будешь избит до смерти, либо рискнешь упасть.

Падение

меня не убьет — стена недостаточно высокая, чтобы это сделать, — но мой страх перед водой усугубляет ситуацию.

Мурашки пробегают по моим рукам, когда я ставлю правую ногу на выступ, прижимая руки и лицо к холодной вывеске. Он обжигает мою теплую кожу, но я не смею двигаться слишком резко. Ветер сильно бьет в меня, заставляя сильнее наклониться к вывеске, пытаясь не дать ему оттолкнуть меня.

Мое горло настолько пересохло, что я не могу глотать, дышать по-настоящему.

Моя вторая нога шатается, но она следует за мной, и вскоре я переваливаюсь через край, мои пятки свисают с края, а пальцы ног пытаются удержать меня в равновесии.

Не падай. Не падай. Не падай.

Я продвигаюсь ближе к центру, где развевается флаг.

Мое сердце колотится о грудь, чем ближе я подбираюсь, давление давит на мое плечо, пытаясь работать только на инстинктах, а не на Браяр и Лире.

Достигнув центра вывески, я смотрю вверх, прямо надо мной оранжевый материал. Финиш совсем рядом, победа так близка, что я чувствую ее вкус. Мои пальцы покалывают, когда я приподнимаюсь на цыпочках.

В моей голове я отстаю. Все задерживается — я чувствую себя вялой, как будто двигаюсь в замедленном темпе.

Моя рука обхватывает материал, ощущая его на ладони. Я вытаскиваю его из фиксированного положения, подношу к груди, держу так, будто это новорожденный ребенок.

Я это сделала. Мы сделали это.

— Черт побери! — кричит кто-то прямо перед тем, как рука врезается в вывеску, заставляя ее дрожать. Это выводит меня из равновесия, и я ничего не могу сделать, чтобы не упасть назад. Мои руки цепляются, отчаянно ища, за что бы ухватиться.

Но ничего нет.

Падение не постепенное, как в кино.

Нет, я падаю быстро, тяжело, врезаюсь в ледяную воду, как звезда с неба на скорости миллион миль в час, и сгораю заживо, когда приземляюсь.

Кусочки твердого льда врезаются мне в спину, прежде чем вода уносит меня. Он погружает меня почти мгновенно, поглощая меня, как голодный зверь.

Я обернута холодными руками смерти, свернувшимися вокруг меня, как нежелательные объятия, и я поражена интенсивностью холода. Он окружает меня, проникает в мою кожу, проникает в мои кости и с каждой секундой все глубже погружается.

И нет ничего, кроме тьмы. Даже когда я открываю глаза под поверхностью, она просто заполнена ничем, кроме чернильно-черного.

Я

хочу выплыть на поверхность. Я хочу, чтобы покалывание в легких прошло, но мои конечности… Я хочу бороться, что-то делать, но ничего не получается. Мой мозг остановился, и мое тело понятия не имеет, что делать. Нигде нет никаких чувств.

Я парализована. Слишком замерзла, чтобы двигаться, чтобы спасти себя.

Страх взял верх.

Страх умереть и не быть в состоянии предотвратить это. Это полностью вне моего контроля.

Страх не знать, что меня ждет дальше. Страх неизвестности.

Внезапно я слышу музыку. Музыка Рози.

Песни, которые она проигрывала в своей комнате, когда работала над скульптурой, и мне интересно, было ли это то, что она чувствовала прямо перед смертью.

Я хочу плакать из-за нее, потому что я надеюсь, что она не боялась, но я знаю, что она была. Она была одна, думая, когда же мы появимся, чтобы спасти ее, но мы так и не пришли, не вовремя. Она умерла, думая, что ее спасут, а мы даже не знали, что она пропала.

Пока не стало слишком поздно.

Она умерла одна и испуганная.

Покинула землю совершенно противоположным образом по сравнению с тем, как она жила.

Она всегда была храброй, окруженной счастьем и людьми, которые ее любили.

И теперь мы умрем так же.

Наедине, и никто не спасет нас.

Я набираю слишком много воды через нос и рот. Есть утешение в том, что я увижу ее снова. Пятна заполняют мое зрение, все внезапно становится туманным, и я чувствую кайф. Я теряю сознание, падаю все дальше и дальше от себя.

Наконец, поддавшись боли, погрузиться в воду, которая, как я знала, рано или поздно придет за мной.

Тепло обволакивает меня, и я думаю, что это все. Я умираю.

Но я жестоко встречаюсь со злобным воздухом. Он прижимается к моей коже, это внезапное ощущение энергии, проходящей через меня, и сильное желание закашляться берет верх.

Мое тело дрожит от хрипов и холода.

Я не уверена, рада ли я тому, что, жива, или просто шокирована.

Я цепляюсь за то, что держит меня, мои руки цепляются за это, цепляются за это всем, что у меня есть, потому что это похоже на противоположность смерти. Это похоже на жизнь, на воздух.

— Тебе не суждено умереть, — слышу я. — Не так просто.

Даже через свои спутанные чувства, даже захлебнувшись водой, я чую его запах. Как каннабис и дым. Бензин и старая кожа. Он чувствует себя твердым под моими пальцами, теплым под слоем влаги, покрывающим нас обоих.

Мои глаза распахиваются, и сквозь туманное зрение я вижу его.

Рука.

Его мокрые волосы прилипли к лицу, щеки раскраснелись, а квадратная челюсть напряжена, когда он пытается перестать дрожать.

Он выглядит таким разрушенным, но таким красивым.