Правда о Бэби Донж
Шрифт:
В сущности, день прошел быстрее, чем можно было опасаться. Мэтр Бонифас, вероятно, где-нибудь на половине речи. Под носом у него табак, рукава мантии развеваются, и, когда он возвышает голос, эхо разносит слова по самым дальним углам зала.
Адвокаты — и молодые и маститые — стоят у дверей свидетельской комнаты.
— Выпей рюмочку, Франсуа.
Жак на кухне болтает со старой Анжелой:
— А ты знаешь, что сделала мама? Нет, ее не посмеют осудить, иначе это будет судебная ошибка. Так мне сказала Марта.
Промокшая насквозь Марта — она забыла зонтик в свидетельской
— Говорит мэтр Бонифас, — сообщает она, сморкаясь. — Многие плачут. Месье Феликс велел мне вернуться и сказать вам, что все идет хорошо.
— Нет, Франсуа, тебе еще рано ехать.
Но он больше не в силах сидеть дома. Надевает пальто, лихорадочно ищет шляпу. Стемнело. Франсуа забыл включить фары, и у моста его останавливает полицейский.
Когда он добирается до Дворца Правосудия, люди небольшими группами прогуливаются по площади перед входом или беседуют, как во время театрального антракта. Франсуа понимает, что присяжные удалились на совещание. Он ставит машину у тротуара и остается за рулем, хотя опасается, что его заметят. Тут он видит брата. Феликс без пальто и шляпы выходит из табачной лавки и узнает машину.
— Только что звонил домой. Все станет ясно через несколько минут. Тебе не следовало приезжать.
— Чего ожидают?
— Ничего плохого. Мэтр Бонифас произнес великолепную речь. Кажется, когда присяжные долго совещаются, это хороший признак. Если же, напротив, они возвращаются почти сразу же… Оставайся в машине Франсуа. Принести тебе что-нибудь выпить?
— Нет. Как Беби?
— Все такая же. Марта сказала тебе, что женщины в зале плакали? Мэтр Бонифас подробно осветил жизнь в Константинополе, ее семью, ее…
Франсуа сжал Феликсу локоть. Люди повалили обратно во Дворец. Минуту спустя стало известно, что это ложная тревога. Присяжные продолжают совещаться. И Феликс, чтобы отвлечь брата, говорил без умолку нанизывая одну фразу на другую.
Мэтр Бонифас долго распространялся о неподготовленности нынешней молодежи к реальной жизни и о неизбежных последствиях воспитания, которое систематически пренебрегает…
На мокрой площади лежали отблески огней. В кафе на углу журналисты звонили в редакции. Мужчина средних лет, прилично одетый, узнав, очевидно, автомобиль Донжа, бесцеремонно приник лицом к стеклу и отошел, лишь заметив, что оба брата смотрят на него. Минуту спустя на верхних ступенях Дворца он уже что-то объяснял группе людей, указывая на машину.
— Обещай мне оставаться здесь, Франсуа. Тебе не следует во время оглашения приговора…
На этот раз, как в театре, раздался звонок. Люди ринулись к дверям. Иные бежали по площади, перепрыгивая через лужи.
— Ты останешься здесь, договорились?
Позади Франсуа остановилась машина — Жанна тоже не усидела дома.
— Это приговор?
Франсуа кивнул.
— Проезжай вперед на несколько метров. Сейчас здесь начнется столпотворение. Я покажу тебе служебный вход.
Готическая дверь, как в ризнице. Никакой охраны. Несколько выщербленных ступенек, затем неосвещенный коридор, нечто вроде подземелья. Это кулисы Дворца Правосудия.
— Куда ты, Франсуа?
Он
— Первый вопрос: да.
Первый вопрос был поставлен так: «Уличена ли обвиняемая в намерении причинить смерть?»
— Второй вопрос: да.
Этот вопрос касался предумышления. Франсуа с трудом понял пояснения мэтра Бонифаса по этому поводу. Мэтр Бонифас заявил:
— Даже если присяжные ответят «да» на первый вопрос, не исключено, что они ответят на второй «нет».
— Но ведь моя жена признает предумышленность.
— Это не имеет значения. Речь идет об определении меры наказания. Ответив на второй вопрос «нет», присяжные снижают ее.
Гул в зале. Рука Жанны отыскала в темноте пальцы Франсуа и стиснула их.
Звонок. Призыв соблюдать тишину.
— Третий вопрос: да.
Люди вокруг них задвигались. Итак, присяжные признали наличие смягчающих обстоятельств.
— Останься здесь, Франсуа.
Впрочем, пожелай он даже броситься в зал, жандарм не пропустил бы его.
Молчание. Шарканье, шаги. Суд удалился для вынесения приговора, и люди на несколько минут направляются к выходу. Даже если бы присяжные совещались лишних два часа, даже если бы они совещались всю ночь, никто бы не ушел. Но теперь, когда приговор предрешен…
— Держись, Франсуа.
Жанна беззвучно плакала. Они не видели друг друга. Они видели только светлую полоску под дверью и различали серебряные галуны жандарма.
— Суд, рассмотрев…
Шарканье по каменным плитам прекратилось. Все замерли.
… приговаривает…
Приглушенное рыдание Жанны, которая клялась себе сохранять выдержку. Она вцепилась во вспотевшую руку Франсуа.
— …к пяти годам каторжных работ.
Странный шум, словно море отхлынуло по гальке. Это люди обсуждают приговор. Одни покидают зал, другие задерживаются, хотя половину люстр поспешили погасить.
— Пойдем.
Жанна уже ориентировалась в кулисах Дворца. Она быстро прошла по одному из коридоров, толкнула дверь в комнатку с голыми стенами, где из мебели стояла только скамья. Напротив была другая, раскрытая дверь. Видно было, как судьи один за другим покидают зал. Появилась Беби. Она спустилась по трем ступенькам в сопровождении двух жандармов и мэтра Бонифаса в мантии, рукава которой развевались, как черные крылья.
Открытая дверь, часть опустевшего зала, блюстители закона, адвокат в мантии — все разом исчезло. Здесь ли еще Жанна?