Правда о деле Гарри Квеберта
Шрифт:
— Рот подучил, да? — вздохнул Гэхаловуд.
— Да.
— Пффф! Экий черт. Родную мать пошлет на электрический стул, лишь бы снять обвинение со своего клиента.
— Дыра в законе, сержант. Дыра в законе. Надеюсь, вы на меня не в претензии.
— В претензии. Но дом нас все равно больше не интересует. А вот заходить за полицейские ограждения я вам запрещаю. Вы читать умеете? Там написано: место преступления, за заграждения не заходить.
Слегка воспрянув духом, я отряхнул рубашку, сделал несколько шагов к яме и
— Представьте себе, сержант, я тоже веду расследование. Лучше скажите, что вам известно об этом деле.
Он опять прыснул:
— Нет, я, наверно, сплю! Вы? Ведете расследование? Вот это новости. Между прочим, с вас пятнадцать долларов.
— Пятнадцать долларов? Это за что же?
— Это я заплатил за вашу книжку. В прошлом году читал. Очень плохая книжка. В жизни ничего хуже не читал. Так что верните деньги.
Я посмотрел ему прямо в глаза и сказал:
— Идите к черту, сержант.
А поскольку я по-прежнему двигался к яме, не глядя под ноги, то и свалился в нее. И опять завопил, потому что оказался в могиле Нолы.
— Нет, вы совершенно невозможны! — воскликнул Гэхаловуд, стоя на куче земли.
Он протянул мне руку и помог вылезти. Мы пошли посидеть на террасе, и я отдал ему деньги. У меня была только пятидесятидолларовая купюра.
— Сдача есть? — спросил я.
— Нет.
— Оставьте себе.
— Спасибо, писатель.
— Я больше не писатель.
Как я быстро понял, сержант Гэхаловуд был человек сварливый и в придачу упрямый как осел. Однако после моих настойчивых просьб он все же рассказал, что в тот день, когда обнаружили тело, был на постоянном дежурстве и оказался у ямы в числе первых.
— Там были человеческие останки и кожаная сумка. На сумке внутри было выбито имя: «Нола Келлерган». Я открыл ее, там была рукопись, в довольно приличном состоянии. Я так думаю, бумага сохранилась из-за кожи.
— Как вы узнали, что это рукопись Гарри Квеберта?
— Тогда я этого не знал. Я ему показал ее на допросе, и он ее сразу опознал. Потом я, естественно, сравнил текст. Он слово в слово совпадает с той его книжкой, «Истоки зла», которая вышла в семьдесят шестом, меньше чем через год после трагедии. Забавное совпадение, да?
— То, что он написал книгу о Ноле, еще не доказывает, что он ее убил. Он говорит, что рукопись пропала и что Нола иногда забирала ее.
— Труп девочки нашли в его саду. И при ней рукопись его книжки. Докажите мне, что он невиновен, писатель, может, я тогда передумаю.
— Мне бы хотелось взглянуть на рукопись.
— Невозможно. Это улика.
— Но я тоже веду расследование, я же сказал.
— Ваше расследование меня не волнует, писатель. Вы получите доступ к делу, как только Квеберт предстанет перед Большим жюри.
Я решил показать, что тоже не дилетант и кое-что знаю о деле:
— Я говорил с Тревисом Доуном, нынешним шефом полиции Авроры. Судя по
— Я в курсе, — отмахнулся Гэхаловуд. — И угадайте, Шерлок Холмс: у кого был черный «шевроле-монте-карло»? У Гарри Квеберта.
— Откуда вы знаете про «шевроле»?
— Читал тогдашний отчет.
Немного подумав, я спросил:
— Минуточку, сержант. Если вы такой умный, объясните, зачем Гарри велел сажать цветы именно там, где якобы похоронил Нолу?
— Думал, что садовники не будут копать так глубоко.
— Это бессмыслица, вы сами понимаете. Гарри не убивал Нолу Келлерган.
— С чего это вы так уверены?
— Он любил ее.
— Все они так на суде говорят: «Я слишком ее любил, вот и убил». Когда любят, не убивают.
С этими словами Гэхаловуд поднялся со стула, давая понять, что разговор окончен.
— Уже уходите, сержант? Но наше расследование только начинается.
— Наше? Вы хотите сказать — мое.
— Когда снова увидимся?
— Никогда, писатель. Никогда.
И он ушел, не попрощавшись.
Этот самый Гэхаловуд не принимал меня всерьез, зато с Тревисом Доуном все было совершенно иначе: чуть позже я зашел к нему в полицейский участок Авроры, отнес обнаруженное накануне вечером анонимное послание.
— Я к тебе: вот, нашел это в Гусиной бухте, — сказал я, положив бумажку ему на стол.
Он прочел.
– «Возвращайся домой, Гольдман»? И когда это случилось?
— Вчера вечером. Пошел прогуляться по пляжу, а когда вернулся, письмо торчало из проема входной двери.
— И ты, конечно, ничего не видел…
— Ничего.
— Первый раз такое?
— Да. Вообще-то я здесь всего два дня…
— Я зарегистрирую жалобу и заведу дело. Тебе надо быть осторожным, Маркус.
— Ты прямо как моя мать.
— Да нет, я серьезно. Не стоит недооценивать эмоциональное воздействие этой истории. Я оставлю у себя письмо?
— Бери.
— Спасибо. А что еще я могу для тебя сделать? Ты же, наверно, не только для того пришел, чтобы рассказать мне про эту бумажку.
— Ты не мог бы съездить со мной в Сайд-Крик, если у тебя есть время? Хочется увидеть место, где все произошло.
Тревис не только согласился отвезти меня в Сайд-Крик, он еще и совершил со мной путешествие в прошлое тридцатитрехлетней давности. Мы ехали на патрульной машине тем же путем, что и он сам после первого звонка Деборы Купер. После Авроры мы двинулись по шоссе 1 в сторону Мэна, миновали Гусиную бухту и через несколько миль оказались на опушке леса Сайд-Крик, на пересечении с Сайд-Крик-лейн — дорогой, в конце которой жила Дебора Купер. Тревис свернул, и мы подъехали к симпатичному дощатому дому, обращенному фасадом к океану и окруженному лесом. Место было восхитительное, но совершенно глухое.