Правда во имя лжи
Шрифт:
Вдруг ее осенила мысль, такая великолепная, что Келли едва не захлебнулась от восторга.
– Вы очень привлекательны внешне и еще весьма молоды, – выпалила она. – Вам… сколько? – Келли обмерила соседа жадным взглядом. – Сорок… э-э?
– Тридцать девять, – слегка приподняв брови, холодно сообщил тот. – На днях исполнилось.
– Вы выглядите значительно моложе, – профессионально соврала Келли. – И если многоуважаемый сэр желает… он вполне может стать первым клиентом будущего агентства «Рашен старз». У вас отбою не будет от невест! Причем эту услугу мы окажем вам бесплатно. Ваше имя станет в Австралии такой рекламой, что окупит все расходы!
Тут Келли вдруг спохватилась. Кажется, она несколько
«Пресвятая Дева, – мысленно осенила себя крестом Келли, – а что, если это гей?! О… как же я сразу не догадалась!»
Мистер Полякофф проницательно усмехнулся.
– Я знаю, что вы подумали, – сказал он спокойно, без тени упрека. – В наше безумное время, увы, в каждой независимой женщине и одиноком мужчине невольно видишь поборников нетрадиционной любви. Уверяю вас, я вполне нормальный человек, с нормальными пристрастиями. Не слишком, может быть, темпераментный и чрезмерно разборчивый – это да. У меня есть страстное увлечение, однако оно не имеет отношения к сексу. Я, видите ли, заядлый коллекционер русского искусства начала столетия – в России это время называется Серебряным веком. Собственно, именно в связи с этим и лечу в страну моих предков. И мне – простите великодушно и поймите правильно! – сейчас не до того, чтобы устраивать свою личную жизнь. Кроме того… – В глазах его вдруг плеснулась такая тоска, что Келли это наконец заметила. – Кроме того, именно с «русскими невестами» связано одно из самых печальных, самых горестных воспоминаний моей жизни.
Джейсон помолчал, потом неожиданно для себя сказал:
– Открою вам секрет, чтобы уж окончательно расставить все точки над «и». Я лечу в Россию также и для того, чтобы почтить память женщины… единственной, может быть, женщины, которую я в своей жизни любил.
И только тут Келли обратила внимание, что ее загадочный спутник одет в строгий, даже мрачный черный костюм и вид у него в самом деле совершенно такой, как если бы он собрался на похороны.
Лида довольно долго стояла перед этой дверью сейфового типа с цифрой 19, не решаясь позвонить. Потом осмелилась – тренькнула и опять долго ждала.
Позвонила снова. Очевидно, дома никого нет. В самом деле, почему Соня должна в середине обычного буднего дня дома сидеть? Осечка вышла! А драгоценное время уходит. На сегодня еще столько намечено…
Лида вдруг ощутила, что ее кто-то разглядывает. И, похоже, довольно давно.
Она испуганно обернулась, но площадка и обе лестницы оказались пусты. Три другие двери – обыкновенные, деревянные, крашенные в отвратительный коричневый цвет – были глухие, без глазков, глазок имелся только на сейфовой, и Лида наконец-то сообразила, что именно через этот глазок на нее кто-то пристально, изучающе смотрит, а это значит, что в квартире номер 19 люди все же есть. Сердито вспыхнув, она снова потянулась к звонку, и в этот момент за дверью началось скрежетание и ворчанье открываемых замков, а потом дверь распахнулась, и на пороге возникла высокая девушка в коротком и узком бирюзовом халатике. Уставившись на Лиду смеющимися глазами, она нервно отвела со лба челку (челку!) и произнесла:
– С ума сойти!
Потом она схватила Лиду за руку и сильно дернула, втаскивая в квартиру. Тотчас вырвала у нее сумку, брякнула куда-то на пол, наскоро чмокнула Лиду в щеку, обдав ароматом невероятно приятных, незнакомых духов, и махнула вдоль длинного темного коридора, в который выходили две двери. Жестами девушка с челкой показала Лиде, что в первую дверь она входить не должна, а должна войти во вторую. При этом глаза ее все время смеялись, и Лиде тоже вдруг сделалось очень смешно, и вообще было нечто необыкновенно естественное в том, что она вот так стоит рядом с сестрой-близнецом, которую с рождения не видела, а ощущение такое, будто и не расставались никогда, и вся жизнь их прошла рядом.
– Сонечка! – вдруг донесся из глубины квартиры встревоженный женский голос. – К вам кто-то пришел? Вы где?
Соня сделала Лиде страшные глаза и снова махнула рукой вдоль коридора.
Та кивнула и послушно пошла – почему-то на цыпочках: наверное, потому, что от волнения забыла о домашней привычке разуваться у порога и не хотела стучать каблуками.
– Все в порядке, Людмила Григорьевна, – отозвалась Соня, тщательно запирая дверь, и Лида с новым волнением услышала ее – свой! – голос. Очень приятный голос, надо сказать. Совсем не такой писклявый и неестественный, каким он казался в записи. С другой стороны, кто может говорить нормально, если знает, что его в это время записывают на магнитофон? Лида, например, не могла. – Это соседка приходила денежку занять. Пенсию, сабо самой, задержали, а мне разве жалко?
– Добрая вы душа, Сонечка, – уже успокоенно, размягченно отозвалась Людмила Григорьевна – и почему-то испуганно ойкнула.
Лида знала, почему она ойкнула. И сама-то еле удержалась от испуганного восклицания, по забывчивости сунувшись в ту самую дверь, куда ей не позволяла войти Соня, и увидав в зеркале напротив жуткое, неподвижно-белое лицо со вздыбленными волосами. Обладательницей этого лица и волос оказалась дебелая дама неопределенных лет, облаченная в какую-то странную одежонку, едва прикрывавшую пышную грудь и не доходившую до пухлых колен. Дама в вольготной позе полулежала на высокой узкой кушетке вся освещенная чрезмерно ярким светом ногастой лампы. Рядом громоздилась металлическая этажерочка, уставленная баночками и бутылочками.
Лида только окинула комнату мгновенным взглядом – и отпрянула, испуганно оглянувшись на сестру. Та грозила ей кулаком одной руки, а другой зажимала рот – такое впечатление, чтобы не прыснуть со смеху.
Впрочем, голос ее был совершенно спокоен, когда она вошла в комнату и произнесла:
– Что случилось, Людмила Григорьевна?
– О господи, Сонечка, – все так же испуганно отозвалась дама. – У меня от жары, что ли, глюки начались, верите? Вдруг почудилось, что вижу вас в дверях, но одеты вы иначе, в какую-то серую юбку и черный пиджак, прямо как призрак… Вы мелькнули – и исчезли. И вдруг входите снова вы!
– Ей-богу, то была не я, – не погрешив против истины ни словом, поклялась Соня. – Это небось у вас глючок небольшой. Душновато здесь, вам не кажется? Может, проветрим маненько?
– Нет, но у нее совершенно ваше лицо! – упорствовала дама. – И фигура ваша, и волосы. Появились вы, совершенная вы! Или ваш близнец.
– Людмила Григорьевна, да бог с вами, – уже с оттенком нетерпения буркнула Соня. – Близнец отпадает в полуфинале. Вы же сто лет знали матушку – я у нее единственная страдалица. Дальше: сами подумайте, разве я могла бы переодеться за две секунды в пиджак с юбкой и обратно? И я вроде бы не больная, чтобы таскаться в такую жару в пиджаке!
– Вроде бы нет, – как-то не очень уверенно согласилась Людмила Григорьевна.
– Вот и ладненько, – закончила этот разговор Соня. – Лягте-ка, я вам масочку сниму. Вы же хотели побыстрее уйти, да и меня сегодня время поджимает.
В соседней комнате Лида мысленно хлопнула себя по лбу.
Ну конечно! Физиономия дамы потому имеет столь дикий вид, что вымазана косметической маской! Пожалуй, парафиновой. И этот странно высокий стол, и этажерка, и лампа с причудливо изогнутой ножкой – непременные принадлежности косметического кабинета. Ее сестра – эти слова звучали непривычно до дикости – Соня Богданова завела на дому косметический салон. И этим, очевидно, зарабатывает себе на жизнь.