Правда выше солнца
Шрифт:
Он вяло махнул рукой:
– Давай, Акрион. Садись на трон и возложи на голову диадему. Ты действительно царь Эллады. Теперь здесь всё твоё.
– Вообще-то, это делается по-другому, – неохотно сказал Акрион. – На закате, в присутствии советников и знатных афинян. И ещё жрецы приносят жертву...
– Что, будешь ждать до заката? – хмыкнул Спиро.
– Ну, надеть венец можно и сейчас… – пожал плечами Акрион. – Наверное.
– Вот и действуй, – посоветовал Кадмил, поднимаясь и подхватывая сумку. – Повеселись, ощути вкус победы. На тебя смотрит сам Аполлон,
Акрион подумал. Тряхнул головой:
– Ладно.
Неторопливо взойдя по ступенькам, он встал спиной к трону и, держа перед собой диадему обеими руками, словно боялся уронить, громко проговорил:
– По праву прямого наследника Ликандра Пелонида я, Акрион Пелонид, объявляю себя царем. Да будут свидетелями мне всеблагой Аполлон и премудрый Гермес.
Кадмил кивнул ему, глядя снизу вверх. Спиро щербато осклабился.
Акрион медленно воздел венец над собой и опустил на голову.
А потом сел на трон Пелонидов.
С полминуты ничего не происходило.
– Ну что ж, – принуждённо улыбаясь, сказал Акрион, – вот я и царь.
– О-хэ! – выкрикнул Спиро. – Это дело!
Он сунул пальцы в рот и оглушительно свистнул. Акрион рассмеялся и неловко похлопал по мраморным подлокотникам.
«По крайней мере, правительственный кризис нам больше не грозит, – морщась, подумал Кадмил. – Осталось выбить из Эвники признание. Или… или просто вернуться на Парнис, пока Локсий не заметил моего отсутствия. Пускай эту стерву судит её собственный брат. Пускай эллины и дальше борются против богов. А я буду тихо доживать людской век. Научусь пить неразбавленное хиосское, играть на кифаре и писать стихи. И уж всяко держаться подальше от Локсия. Ещё можно будет спать с настоящей богиней – пока ей не надоест. Да я же просто счастливчик».
Ему хотелось завыть.
Акрион вдруг перестал улыбаться. Широко раскрыв глаза, он огляделся: так может оглядываться человек, которого в собственном доме застиг пожар. Будто вокруг – сплошное пламя, и некуда деться. И вот-вот сгоришь.
– Что со мной? – выговорил он со страхом. – Где я?
«Плохо дело, – подумал Кадмил. – Похоже, опять один из тех припадков». Волна огненных мурашек прокатилась вниз по спине и тысячей ледяных уколов вернулась обратно к затылку.
– Чего блажишь? – удивлённо спросил Спиро. – Ты в Афинах, во дворце. Кого по голове стукнули, меня или тебя?
Акрион поднялся с трона. Ощерился, выхватил ксифос и сбежал со ступеней. Рубя воздух мечом, закружился по залу; Кадмил и Спиро едва успели отскочить, чтобы не попасть под клинок.
– Прочь! – закричал Акрион. – Уйдите, твари, я вам не дамся!
«Плохо дело, – снова подумал Кадмил, пятясь, так чтобы оставаться позади безумца, и нащупывая в сумке рукоять жезла. – Видно, придётся парализовать беднягу. Плохо, плохо дело!»
Но тут Акрион застыл со странным выражением на лице, будто слушал кого-то. Затем поник плечами, начал негромко, бессвязно бормотать. Лицо его подёргивалось, он то и дело подносил ладони к ушам, словно желая защититься
Спиро осторожным шагом подобрался к Акриону и вынул меч из безвольной руки. Хмуро взглянул на Кадмила, не зная, что делать дальше. Кадмил также приблизился к Акриону, напряг слух. «Что теперь будет?.. – услышал он. – Преследовать меня... Невиновен... Герой Аполлона... Не убивал её, не убивал... И отца... найду способ».
«Это не припадок, – понял Кадмил. – Это куда хуже! Гораздо хуже».
– Нет! – вскрикнул вдруг Акрион. – Невиновен и требую суда! Пусть меня судит Аполлон. Гермес Душеводитель – мой друг... Поможет вернуться.
– Проклятье, – пробормотал Кадмил.
Спиро зашипел горлом, как кот.
– Я верю в справедливость, – внятно произнёс Акрион, глядя слепыми глазами в разрисованную стену. – Лучше смерть, чем безумие.
Он неловко шагнул в сторону, согнул ноги в коленях. Кадмил схватил его за плечо, желая поддержать, но Акрион завалился набок и, очертив ладонью широкий полукруг, упал навзничь. Диадема покатилась в сторону, дребезжа, словно была сделана из обычного железа.
– Эй! – каркнул Спиро.
Обронив сумку, Кадмил бестолково потянул Акриона за руку – помочь подняться, как побеждённому напарнику в палестре. Но рука была бессильной, неживой, и всё тело налилось тупой тяжестью, словно под скользкой, враз похолодевшей кожей была не плоть, а слежавшаяся земля. На бледном лице Акриона застыло усталое отвращение. Голова запрокинулась, волосы разметались по полу. Щиток кирасы задрался и стоял горбом, открыв беззащитный живот.
Кадмил видел это раньше. Такой же была Семела, напоровшаяся грудью на кинжал. Таким же был Ликандр, зарезанный собственным сыном. И прежде, другие люди – все они выглядели одинаково, когда…
(Пал Коринф, пал!)
Когда умирали.
– Да нет, – забормотал Кадмил, опускаясь на колени, – нет, это вздор, как он может… Только что мечом махал. Акрион! Чтоб меня... Акрион!!
Затряс его – так будят зимой пьяницу, заснувшего на мёрзлой земле. Хлестнул по щекам, слева, и справа, и опять слева, не щадя. Ничего не добился. Приложил ладонь к горлу и искал, искал, искал трепещущую жилку; но не находил. Голова Акриона моталась, мертвенно тяжёлая на податливой шее. Серпики белков тускло блестели из-под век.
«Лететь, – невпопад, бестолково думал Кадмил, – лететь на Парнис. Проклятье, я же больше не летаю! Позвать на помощь Мелиту. И в биокамеру его, в биокамеру… Нет, как без Локсия? Локсий в Эфесе, с Орсилорой… Вызвать? Да он не станет... Но как тогда? Что делать? Что делать?!»
«Ничего, – сказал голос. – Уже ничего нельзя сделать. Ты знаешь».
Акрион лежал на щербатом мраморе, неподвижный и безучастный ко всему. Будто спал.
Только он не спал.
Кадмил онемелой рукой сдёрнул с пояса нож. Поднёс клинок к полуоткрытым губам Акриона. В отполированной батимской стали, как в зеркале, отразилось дрожащее пламя факелов. Он глядел и ждал, ждал и глядел. Хоть бы затеплилось облачко на холодном клинке. Хоть бы намёк на дыхание, на жизнь.