Правда выше солнца
Шрифт:
Затем из рощи появился Кадмил. Сделал знак, и исцелённые сошли со сцены. Взмахнул жезлом, и огненные столпы опять взметнулись вверх, закрывая Афину, Аполлона и самого Кадмила.
– Боги смотрят на вас! – разнёсся над холмом его голос. – Боги вас любят. Молитесь нам. Исправно ходите в храмы. Припадайте к алтарям, чтобы ваша сила могла соединиться с силой прочих людей и послужить на общую пользу. Когда-нибудь вместе мы построим чудесные города. Когда-нибудь вы будете жить, ни в чём не нуждаясь. Когда-нибудь настанет Золотой век!
Пламя поднялось ещё выше. Над орхестрой
Акрион глядел на представление в небе. Он видел широкие гладкие дороги, по которым с огромной скоростью неслись колесницы без лошадей. Видел здания высотой в десять стадиев, и в окнах этих зданий светился волшебный свет. Видел летящих по небу металлических птиц, гигантские корабли, парящие над волнами. Видел хрустальные башни, близ которых порхали неведомые крылатые существа. Видел людей – в диковинной одежде, смеющихся, прекрасных. Счастливых.
Видел будущее.
Вместе с ним на небесные картины смотрели афиняне. Акриону очень хотелось думать, что люди поверили обещаниям Кадмила и сделанному добру. И, кажется, он действительно мог так думать. Всё сложилось, как надо. Как загадывали – тогда, месяц назад.
Потом картины в небе погасли.
– Всё, уводи их, – прошелестел в ушном передатчике усталый голос Кадмила.
– Хорошо, – сказал Акрион и, поколебавшись, уточнил: – Мы не облажались?
– Не облажались, – проворчал Кадмил. – Только я едва не оглох. И Мелита ногу подвернула, когда в лифт заскакивала. Ладно, для первого раза вроде бы вышло неплохо.
Горошина в ухе Акриона смолкла.
Тогда он взобрался на опустевшую орхестру и позвал всех праздновать. И они пошли: шатаясь от впечатлений, смеясь, распевая гимны. По пути многие сворачивали к Пропилеям и, поднявшись на Акрополь, заходили в храмы Аполлона и Афины. Там они молились богам-покровителям, положив руки на алтари – впервые понимая, для чего это нужно. Огромные алтарные камни впитывали их пневму, чтобы затем передать её в накопительные резервуары, откуда энергия расходилась к построенным в Ликее школам, к дельфийским храмам, ожидавшим учеников, и к лечебнице Афины в Коллитосе.
А на агоре в это время, как и положено, начался Панафинейский праздник – море вина, горы жареного мяса и долгие часы танцев. Музыка не умолкала: кифареды и флейтисты бросили состязаться и дружно играли для тех, кто хотел плясать, да и сами пускались в пляс, если хватало дыхания. Поэты складывали стихи и тут же декламировали их всем, кто мог слышать, а слушатели разделяли с поэтами чашу за чашей, в результате чего стихи становились намного лучше – или, по крайней мере, казались лучше. Однако, по большей части, афинянам было не до стихов. Все наперебой говорили о явившихся во плоти олимпийцах и об их дарах. Говорили о волшебстве, об исцелениях. О новом Золотом веке. И поздравляли друг друга, и пировали, и чувствовали себя абсолютно счастливыми.
В общем, это был день, ради которого стоило родиться в Элладе. Родиться в Афинах. Родиться – как говорил Кадмил, на Земле? Да, на Земле.
Родиться человеком.
Кони Гелиоса пронеслись по небосклону, расцвёл закат, но никто не уходил домой. Вино лилось всё щедрей, танцы становились всё тесней и жарче, а жертвенный дым поднимался так же высоко, как днём. Факелы плыли в темноте, словно блуждающие звёзды. Люди пили, плясали, любили друг друга, славили богов.
Но были ещё те, кто, покинув праздник, отправились за ворота – в Ликей и в Дельфы.
Около полуночи Акрион вместе с Горгием и парой солдат вернулся к театру Диониса. Лунный свет превратил огромную ступенчатую впадину в озеро, наполненное серебром. Внизу, в глубине, белел круг орхестры. На краю виднелась человеческая фигурка.
– Это он? – шёпотом спросил Горгий, хотя шептать, конечно, нужды не было.
Акрион кивнул, не сводя глаз с того, кто сидел на орхестре.
– Побудь здесь с ребятами, Горгий, – сказал он. – Мне нужно с ним поговорить.
Он спустился по ступеням, чувствуя усталость в бёдрах после целого дня езды и танцев. Забрался на помост, подошёл к Кадмилу и сел рядом, свесив ноги.
Кадмил сунул ему полупустой мех с вином.
– Ну, как там народ? – спросил он.
Акрион приложился к меху. Глотнув, покачал головой.
– Мы всё сделали правильно, – сказал он. – Теперь главное – их не разочаровать.
Кадмил кивнул:
– Дай им зрелище, и они примут всё, что угодно. Но представлениями сыт не будешь, это точно. Побольше бы молодых пришло в школы. Свежие кадры не помешают.
Акрион встряхнул мех, слушая, как переливается вино. «Если бы со мной сейчас была Фимения! – подумал он, наверное, в сотый раз за день. – Если бы мы с самого начала знали, как всё обернётся… Может, и Семела тогда осталась бы жива?» Комар зазудел над ухом, Акрион торопливо отмахнулся и снова припал к меху. Вино было очень сладким, почти не разбавленным.
– …Знаешь, а я родителей во дворце поселил, – сказал он вдруг невпопад. Утерев губы, добавил: – Пусть лучше со мной живут.
– И правильно, – согласился Кадмил. – Родители всегда поближе должны быть.
Они помолчали, слушая далёкие отголоски музыки и редкие выкрики.
– Эвника больше не сердится? – спросил Кадмил.
– Она сразу простила. Ещё тогда.
– Хорошо.
Луна плыла над самым краем Акрополя, словно катилась по его каменной спине. Пахло дымом и морем, вечерний ветерок нёс прохладу со склонов Парниса.
– Тебя больше не мучают эти твои приступы гнева? – произнёс Кадмил чуть погодя.
– Нет, – Акрион собрал в пригоршню рассыпанные по орхестре лавровые листья. – Наверное, дело в сестре. В её жертве. Проклятия больше нет, эринии исчезли. И гнев исчез.
Он смял в кулаке горькую зелень.
– Сдаётся мне, это ваша общая заслуга, – проронил Кадмил.
– Может быть, – комок листьев отправился в короткий полёт, рассыпался и тут же канул в темноту.
– За Фимению, – решительно сказал Кадмил, поднимая мех. – Хоть меня и убила, всё равно славная была девчонка. Думаю, Аполлон её забрал в Элизиум. Всё-таки его волю исполняла. Оракул самого Феба не может томиться в Аиде.