Правду! Ничего, кроме правды!!
Шрифт:
Г о л о с. В театре невозможного нет!
На сцене все погружается в темноту. Видны только сенаторы за столом.
О в е р м э н. Что такое?
У о л к о т. В чем дело?
Н е л ь с о н. О чем мы сейчас говорили?
С т е р л и н г. О голоде, о разрухе, о бедственном положении в Советской России.
Ю м с. И было установлено…
В е д у щ и й. Ничего не было установлено!
Ю м с. Как это?
О в е р м э н. Шериф, чей это голос? Где шериф?
В е д у щ и й. Я
С т е р л и н г. Какой-то спиритический сеанс!
У о л к о т. Шестьдесят седьмой год! Ух, как это еще далеко… Последнее событие, которое я помню, это процесс Сакко и Ванцетти.
Н е л ь с о н. А я не знаю ничего после тысяча девятьсот двадцать пятого года, после «обезьяньего процесса».
О в е р м э н. А я, кажется, умер в тысяча девятьсот тридцатом году…
Ю м с. Да, да.
К и н г (ведущему). Вы что же — историк?
В е д у щ и й. Да. Вроде.
С т е р л и н г. Такой разговор… Это невероятно!
Н е л ь с о н. Для меня — нисколько. Я всегда верил в загробную жизнь.
О в е р м э н. Будьте добры, мистер историк, раз уж так случилось, поведайте нам, как оценила историческая наука труды нашей комиссии?
В е д у щ и й. Сообщу вам свое мнение: я убежден, что все звучавшее здесь ничего общего с действительностью не имеет. Проще говоря, все это клевета.
К и н г. Что, что?
Ю м с. Ну, это уже слишком!
С т е р л и н г. Какая черная неблагодарность — мы столько работали.
К и н г. Но в чем все-таки клевета?
О в е р м э н. Всего этого не было, что ли, в России?
Н е л ь с о н. Голода не было?
У о л к о т. И голодных смертей не было?
С т е р л и н г. И по улицам Петрограда не валялись околевшие лошади?
Ю м с. Было все это или нет, ответьте коротко и ясно!
В е д у щ и й. Было!
О в е р м э н. Значит, не клевета?!
В е д у щ и й. Клевета! Черная ложь! Потому что было хуже. Во сто крат хуже и страшнее.
Н е л ь с о н. Тогда мы вас слушаем.
В е д у щ и й. Вы говорили о каких-то фокстерьерах… А знаете ли вы, что такое «беспайковые дети»? А знаете ли вы, что тифозная вошь косила красноармейские полки сильнее, чем пулеметы Деникина? Тут говорили о лошадях… Лошади дохнут от голода… Да что лошади?! Блок умирал от недоедания! Слышите, Блок!
У о л к о т. Что такое Блок?
В е д у щ и й. Блок — это замечательный…
У о л к о т. Я не вас спрашиваю.
Ю м с (перебирая картотеку). Блок, А. А., тысяча восемьсот восьмидесятого года рождения, русский, из дворян, образование высшее, беспартийный, примкнул к большевикам. Является автором знаменитых частушек, которые распевает молодежь, красноармейцы и даже дети: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем…»
Н е л ь с о н (с иронией). Чудный поэт!
В
О в е р м э н. Погодите, погодите… Пускай вы правы и этот ваш Блок замечательный поэт… Но тогда объясните — почему же он страдает от голода? Почему его не накормят?
В е д у щ и й. Блок получал три пайка. Как писатель, как председатель художественного совета Большого драматического, театра и по журналу, где он печатался. Тем не менее…
С т е р л и н г. Что и требовалось доказать! Даже трех советских пайков не хватает на одного поэта!
У о л к о т. Это отлично подтверждает наши данные.
В е д у щ и й. «Ваши данные»… Нет у вас настоящих данных. Вот они, настоящие! (Поднимает в ладонях большой клубок телеграфных лент. Читает.)
«Смоленск. Хлеб постепенно перестал поступать. Все суррогаты съедены».
«Рязань. В городе совершенно нет ржаной муки, нет ни крупы, ни картофеля».
«Клин. Положение катастрофическое — хлеба нет».
«Нижегородская губерния. Народ оцепенел от ужаса голодной смерти. Вся надежда на отправку восьми вагонов хлеба из Москвы срочным поездом».
Н е л ь с о н. И отправили эти вагоны?
В е д у щ и й. Отправили.
О в е р м э н. Понятно. Кругом голодают, а в Москве, конечно, хлеб есть.
В е д у щ и й. Нет уж, вы послушайте. (Читает.) «В булочных Замоскворечья в течение уже нескольких дней выдают вместо хлеба подсолнухи, по сто граммов на едока. Народный комиссар продовольствия Цюрупа несколько раз был в голодном обмороке. В Кремле открыта столовая для обессилевших работников Совнаркома».
Н е л ь с о н. Так… Ну а что в самой цитадели, в «колыбели», так сказать, то есть в Петрограде?
В е д у щ и й. В Петрограде? Слушайте. (Читает.) «В Харьков. Антонову-Овсеенко и Серго Орджоникидзе. Ради бога, принимайте самые энергичные революционные меры для посылки хлеба, хлеба и хлеба! Иначе Питер может околеть. Особые поезда и отряды. Сбор и ссыпка. Провожать поезда. Извещать ежедневно. Ради бога! (Пауза.) Ленин».
О в е р м э н. «Ради бога! Ленин…» Это страшно.
С т е р л и н г (Ведущему). Мы вам очень обязаны, сэр.
Н е л ь с о н. Но почему же, когда об этих страшных фактах сообщаете вы, — это правда, а когда о том же самом говорим мы, — это клевета? Мы понимаем, что такое пропаганда, но где же элементарная объективность? Где элементарная честность?
В е д у щ и й. Где честность? В позиции.
К и н г. При чем здесь позиция?
В е д у щ и й. Сейчас объясню. Майор Юмс, откройте вашу папку… Нет, нет, не ту, где лежит досье на Блока… А ту, в которой официальные документы… Вот сверху лежит бумага. Не сообщите ли вы нам, что это такое?