Праведник
Шрифт:
Не говоря ни слова, я поворачиваюсь к ней спиной и ухожу. Джудас никто иной, как грешник. В тот день, когда подчинюсь его прихотям, я начну поклоняться дьяволу. Когда же он поймет, что мы с ним обладаем совершенно разными сущностями? Он будет гореть в пламени ада, а я буду смеяться, потому что это меньшее, что он заслуживает. Его нельзя спасти. Даже мама так говорит. Отец испортил Джудаса еще до того, как у нее появился шанс его спасти. Жадность Джудаса испортила его и увлекла во тьму.
Снаружи люди все еще стоят в очереди, чтобы попасть внутрь, несмотря на то что сейчас почти три часа ночи. Температура прямо балтийская по сравнению с клубной сауной, но холод успокаивает разгоряченную спину.
Я прохожу пару улиц к тому месту, где стоит моя
Вместо этого я выезжаю с автостоянки и держу путь через город по адресу, который уже выучил наизусть. Я въезжаю в один из самых уродливых районов Лондона. Вокруг одна грязь. Шлакобетонные постройки покрыты граффити, а перед каждым магазином установлены опущенные металлические ставни. Грязь и отчаяние, кажется, цепляются за это место, как вторая кожа.
— Ваш пункт назначения справа, — радостно оповещает меня навигатор.
Я смотрю через лобовое стекло на малоприятные многоквартирные дома, уходящие в небо и заслоняющие лунный свет. Я буквально чувствую кожей, как мою машину могут угнать в любую минуту. Мне здесь нечего делать. Мне следует убраться отсюда, но, опять же, я колеблюсь. Что-то заставляет меня просто ждать. Зудящее желание снова увидеть ее доводит меня до изнеможения. Хотя это даже не желание. Это необходимость.
В конце концов, с дороги доносится пыхтящий звук мотора, выделяющийся на фоне пустынной ночи. Взглянув на часы, я вижу, что сейчас пять тридцать — время, когда большинство людей спит, погрузившись в свои сновидения. Ярко-желтая машина подъезжает к парковочному месту, хотя я не могу четко разобрать модель или детали. Дверь распахивается, и из нее выходит фигура, оглядывающаяся по сторонам. Когда она переводит взгляд на меня, ближайший уличный фонарь отражается от ее золотисто-светлых волос. Иден. Она выглядит напуганной. Возможно, она чувствует на себе чужой взгляд, слежку. Да, я здесь, Иден. Прямо сейчас мы связаны, она и я. Мы вполне можем быть единственными людьми, существующими в этот момент. Во тьме.
Она спешит покинуть мрачную парковку, двигаясь через лужи оранжевого света, освещающие путь к многоквартирному комплексу. Она продолжает нервно оглядываться через плечо, и мне становится интересно, всегда ли она такая обеспокоенная в месте, в котором живет? Или эта тревога развилась после исчезновения ее брата?
Она пропадает из виду как раз в тот момент, когда подъезжает черный Рэндж Ровер и паркуется в нескольких парковочных местах от меня. Быстрый взгляд на номер подтверждает, что это один из моих парней. Либо Томас, либо Лиам. Мой Ягуар, как и блестящий Рэндж Ровер, выглядит совершенно неуместно в этом захолустье. Если у них есть хоть какие-то мозги, они это поймут. Поэтому я завожу двигатель и переключаю фары на дальний свет, прежде чем трогаюсь с места. Моя грудь сжимается, и отвратительно примитивное ощущение начинает подбираться к горлу. Ревность, зависть, гнев. Потому что теперь они могут наблюдать за ней, а я нет. Это чувство пробирается под кожу, заражая меня изнутри, как болезнь.
Я звоню Джейсу, пока темные улицы Лондона проносятся за моим окном. Он отвечает после нескольких гудков, запыхавшись.
— Да.
— Отзови своих людей от Иден Харрис.
Многозначительная пауза, несколько вдохов и выдохов.
— Почему?
Я вешаю трубку.
Бывает так, что я побуждаю Джейса задавать вопросы, но не в этот раз.
Глава 7
Сейнт
— Простите меня, Отец, ибо я согрешил, — выдыхаю я, крестясь. — Во имя Отца и Сына, и Святого Духа, прошла неделя с моей последней исповеди.
— Поведай мне свою исповедь, дитя, — скрипучий голос доносится из темноты.
Я колеблюсь, не в силах подобрать подходящие слова.
— Я отстранился от ангела.
Несколько минут тишины.
— Каким образом?
— Она просила меня о помощи, а я ей отказал. Теперь она посещает меня во сне и наблюдает за тем, как я горю.
— Почему ты отказал ей в помощи?
— Чтобы спасти ее, — шепчу я. И это правда. Я позволил Иден уйти, потому что мне что-то помешало заставить Джейса избавиться от нее. Значит, я действительно спас ее, не так ли?
— Прочти три раза Богородицу…
— Это… это что-то значит? Нечто большее? Это послание?
— Пути Господни неисповедимы. Он испытывает нас, — священник ерзает, и старая деревянная скамья скрипит под его весом. — Отец милосердия, Бог, через смерть и воскресение своего Сына примирил мир с собой и послал Святого Духа среди нас. Для прощения грехов, через служение Церкви я освобождаю вас от ваших грехов во имя Отца и Сына, и Святого Духа. Аминь.
— Аминь.
Выйдя из исповедальни, я направляюсь к выходу. Обычно после исповеди мне становится легче, будто я еще на месяц умилостивил Бога и попросил прощения за то, кем являюсь. Но не в этот раз. Этого не достаточно. Я чувствую. Это гнетущее чувство, недовольство Господа накрывает меня толстым душным одеялом. Я не прощен, и никакая исповедь не сможет исправить этого.
Сев в машину, я мчусь по лондонским улицам по тому же адресу. Я ничего не могу с собой поделать, ночь за ночью. Это как зависимость.
Я въезжаю на парковку, заставленную разбитыми машинами и несколькими мопедами. В одном конце находится дорожка, ведущая к возвышающимся многоквартирным домам, зияющими уродливым пятном на фоне ночного неба. Припарковав машину, я выхожу. Пульсирующий ритм музыки доносится откуда-то надо мной, из одной из верхних квартир. Плач ребенка. Вдалеке глохнет машина, визжат шины. Слишком громко работающий телевизор перебивает разговор на повышенных тонах. В этом месте, как в жужжащем улье, сконцентрирована активность самого нежелательного вида человеческого существования.
Запах отчаяния тянется, как ядовитый туман. Холодный воздух охватывает меня, увлекая за собой аромат мусора и городских выхлопных газов. Вдалеке гудит транспорт, смешиваясь со случайными гудками и сиренами.
Я скрещиваю руки на груди, плотнее закутываясь в тяжелое пальто.
Многоквартирные дома возвышаются передо мной, как уродливое светящееся чудовище на фоне ночного неба… И в одной из этих квартир горит одинокий свет. Одно особенное окно на пятом этаже, единственная точка в море других мельтешащих огоньков. Это одинокое окно стало моим личным смотровым экраном — крошечной лазейкой, чтобы взглянуть на единственное существо, способное подвести меня к отпущению грехов. Ее послали следить за мной, но это я наблюдаю за ней. День за днем, в течение… я не знаю, как долго это длится.
Я смотрю в окно. Жду. Благоговейный страх приковывает мои ноги к месту. Не могу сказать, сколько прошло времени, но, наконец-то, я вижу ее, словно святое явление пред грешником.
Силуэт ее фигуры показывается на свету, и я вижу, как она стягивает через голову рубашку.
Я нахожу определенное удовлетворение в ее неведении. Она понятия не имеет, что за ней следят. Такая блаженно-наивная, несмотря на то что прекрасно знает, что в этом мире существуют монстры.
Я жду, когда она уйдет или погасит свет. Но ни то, ни другое не происходит. Минуты перетекают в часы, и умиротворяющая тишина ранних утренних часов укрывает словно одеялом. Большинство других окон темнеет, но не ее. Нет, оно светится в темноте, как маяк для потерянного корабля. Меня неистово тянет к нему. Закрыв глаза, я представляю, как она сидит в своей маленькой квартирке, возможно, пытаясь забыть о своих проблемах. Может быть, она выпьет несколько бокалов вина. Возможно, она сейчас плачет. Слезы ангела. Когда чернота ночи начинает переходить в самый темный оттенок серого, я начинаю нервничать. Свет в ее окне все еще горит. Любопытство разъедает меня, и я больше не могу просто стоять на месте. Оттолкнувшись от машины, я иду по дорожке, ведущей к домам.