Правила этой дружбы

Соренсен Джессика

— Ты можешь так думать, но я — нет. — Хантер смотрит на меня. — И держу пари, что Джекс на моей стороне.

Зей смотрит на меня.

— Это так?

Я ненавижу оказываться между двух огней, но не собираюсь быть посредником.

Уверенно киваю.

— Да.

Губы Зея раздраженно дергаются.

— Ладно, делай что хочешь. Но когда все усложнится, не приходи ко мне плакаться.

Он не уточняет, что это за осложнения, но уверен, что его слова связаны с тем, что мне нравится Рейвен. И Хантеру тоже. Впрочем, это не имеет значения. Я уже давно ни с кем не встречался и не

собираюсь этого делать. Так что мы оба можем остаться друзьями с Рейвен. Это должно быть непросто, вот только Рейвен может оказаться не какой-нибудь девчонкой. Она может быть той самой девушкой. Девушкой из нашего прошлого.

Может быть, Зей и прав. Может быть, все может усложниться. Но я не собираюсь менять свое решение.

Глава 14

Рейвен

Теплая кровь покрывает мои руки, когда я смотрю на своих родителей. Кровь повсюду, покрывает их одежду, их волосы.

Почему так много крови? И почему она у меня на руках?

— Мама, — шепчу я, падая на колени.

Не помню, как я сюда попала. Не могу вспомнить, откуда взялась кровь. Все, что я помню, — это крики. Так много криков.

— Рейвен! Нет! — умоляюще кричит мама. — Беги!

— Прости, — шепчу я.

Она кричит.

Мои веки распахиваются, и я хватаю ртом воздух. Ненавижу, когда у меня возникают такие воспоминания, которые, как мне кажется, я едва пережила. Обычно они появляются раз или два раза в несколько месяцев, но сегодня у меня их уже три. Но последнее возможно из-за того, что случилось со мной.

Словно в дурмане. Меня накачали наркотиками.

Потом я упала с моста, и Зей, Джекс и Хантер спасли меня.

Но что произошло потом?

Где я?

Мой желудок скручивает от тошноты, когда я оглядываюсь… ну, я не совсем уверена, где нахожусь. Из увиденного можно сделать вывод, что я лежу в большой кровати с множеством подушек и одеял вокруг.

Спальня, в которой стоит кровать, окрашена в темно-синие цвета с фотографиями на стенах, и наталкивает меня на мысль, не в комнате ли я Хантера. Но как я сюда попала?

Когда я медленно сажусь, то вижу, что на мне чужая рубашка, и мое тело чувствует себя так, будто его переехал грузовик. Или как будто оно врезалось в ледяную реку…

Когда воспоминания о том, что произошло, постепенно всплывают на поверхность, я сбрасываю одеяло с себя. Потом хмурюсь. Мои ноги ничем не прикрыты.

— Черт, — выдыхаю я, вспоминая, как Хантер держал меня, пока Джекс стягивал шорты.

Сначала я запаниковала, но потом поняла, что они просто пытаются помочь мне не умереть от переохлаждения. И все же мне немного не по себе от мысли, что они видели меня без одежды.

Они, наверное, заметили мои шрамы.

Судорожно сглотнув, я начинаю подкрадываться к краю кровати,

чтобы понять, что произошло и где я. Но дверь в спальню открывается прежде, чем я успеваю ступить на пол.

Мгновение спустя, хлопнув дверью, входит Хантер. Он удивленно моргает, когда замечает меня, и на его лице появляется облегчение.

— Слава Богу, ты действительно проснулась, — говорит он, и напряжение в его мышцах спадает.

— Действительно проснулась? — смущенно спрашиваю я. — Неужели я притворялась, что проснулась раньше?

Он колеблется, проводя пальцами по волосам.

— Ты уже какое-то время приходишь в себя и снова теряешь сознание.

— О, — я заправляю прядь волос за ухо. — Где именно я нахожусь?

Он входит в комнату.

— В нашем доме. Это моя спальня.

Я прикусываю нижнюю губу, теребя подол рубашки, который скрывает шрамы на моем боку, так много вопросов вертится в моих мыслях.

— Как я это сделала?.. Я имею в виду, как я надела эту рубашку?

Хантер отслеживает движение.

— Я надел ее на тебя. Клянусь, я был осторожен, не смотрел и не позволял себе лишнего… — Он кажется смущенным. — Но я кое-что видел, пока мы снимали с тебя одежду в машине. И не хочу, чтобы ты чувствовала себя неловко, но то, что я… Джекс и я увидели, нас беспокоит.

Мои щеки горят, когда я чувствую себя такой беззащитной.

— В этом нет ничего особенного. — Пожалуйста, пожалуйста, не спрашивай меня, откуда они у меня.

Жалость льется из его глаз.

— Нет, милая Рейвен, это очень важно. Большое, огромное дело. — Глубоко вздохнув, он садится рядом со мной. — Я тебе кое-что покажу. Это то, что никто не знает, кроме Зея и Джекса.

Он распрямляется и делает неровный вдох.

Он нервничает.

Почему он нервничает?

Когда он приподнимает подол футболки, у меня есть ответ.

Длинные, тонкие, но глубокие шрамы покрывают его бока, грудь и талию.

— Черт возьми, что случилось? — спрашиваю я, поднимая глаза, чтобы встретиться с ним взглядом.

Он опускает футболку, и дыхание срывается с его губ.

— Моя мачеха… — Он скрещивает руки на груди, пряча ладони под мышками. — Она сука, которая получает удовольствие от применения своей силы на людях, которые слабее ее. И когда я был моложе, я был намного слабее ее. И она часто проворачивала со мной всякое дерьмо… И в том числе оставляла эти метки.

Он не уточняет, что это за вещи, но по тому, как он их разглядывает, я догадываюсь. И меня от этого тошнит. И злит. Не на него, а на его мачеху и на то, что нам приходится жить в мире, где взрослые могут причинить боль детям.

Но я не знаю, что ему сказать. У меня никогда не было никого, кто был бы связан со мной чем-то настолько личным. И я чувствую себя не в своей тарелке, настолько, что я вроде как хочу уйти. Но он сидит рядом, еле заметно дрожа, вероятно, от страха перед воспоминаниями, связанными с этими шрамами, и вид этого вызывает воспоминание о том, как я дрожала в постели, в то время как мой дядя склонился надо мной и вырезал первое слово на моем боку. В первый раз, когда он сделал это, я была в ужасе. Но потом быстро научилась отключаться.