Правила игры
Шрифт:
– Ах ты!… – с досадой воскликнул тысячник. – Да что ж там творится?!
Старый ятру навис над ним и протянул чашу:
– Пей.
Обхад помотал головой, понимая, что не отвертеться. Опять снотворное. Сколько ж можно?!
– Я не маленький ребенок, чтобы пичкать меня этой гадостью! – взорвался тысячник. – Я…
– Ведешь себя хуже младенца. – с укоризной сказал седой горец. – Пей.
– Я буду вести себя как следует, – с мукой в голосе пообещал Обхад.
Рука ятру замерла.
– Обещаешь?
– Обещаю. Горец убрал чашу:
– Хорошо,
Пришли люди Ха-Кынга и осторожно уложили тысячника на носилки. Он терпеливо молчал, хотя каждое движение отдавалось в голове тупой болью.
Наконец его вынесли наружу, и процессия устремилась вниз по горной тропе, ведомая Ха-Кынгом. Завершал шествие ятру-врачеватель с кожаной сумкой на бедре, с которой он никогда не расставался – там лежали необходимые инструменты и лекарства.
Спуск занял больше времени, чем обычно. Горцы старались нести носилки так, чтобы лишний раз не потревожить больного, и Обхад был им за это благодарен.
В конце концов процессия все же оказалась у подножия утеса. Был поздний вечер, но горцы не зажигали огней, видимо хорошо ориентируясь в темноте. Тысячник приподнял голову, чтобы бросить прощальный взгляд на Коронованный.
В это время верхушка утеса взорвалась.
Выглядело это так, словно на небо плеснули огненной краской. Сверху посыпались камни и комки земли вперемешку с корнями деревьев, травой и кустарником. Но даже не камнепад сейчас был самым страшным.
– Что это?!. – прошептал Обхад. – Что это, демоны меня съешь?!
Над тем, что когда-то называлось верхушкой Коронованного, извивалось светящееся облако. Цвет его невозможно было определить; оттенки менялись с быстротой спиц в мчащейся повозке, одни краски всплывали к поверхности облака к зажигались, другие гасли и тонули в нем. Внезапно облако начало выстреливать во все стороны лучики-щупальца, которые с каждой секундой становились длиннее и толще. Страшный гул заполнил все вокруг, и Обхад закричал, хотя крика своего не услышал.
Сверху продолжали падать камни и клочья земли.
Горцы не выпустили носилок и побежали прочь от утеса, уже не заботясь об удобстве тысячника. И он был за это им благодарен.
/смещение – светящееся облако выстреливает щупальцем в тебя!/
– Что это?! – прокричал Талигхилл. – Что это такое?!
– Коронованный, – ответил за спиной господин Лумвэй. – Игрок выпустил Коронованного.
– Какой Игрок?
– Так звали когда-то давно Рафаал-Мона, – объяснил Хранитель. – До той поры, пока он не был объявлен незаконным Богом.
– Что за чушь!… – начал было Пресветлый и осекся.
– ВОТ, – сказала внизу худая фигурка и удовлетворенно потерла руки. – ЧТО ТЫ СКАЖЕШЬ ТЕПЕРЬ, ДЯДЮШКА? КАК ТЕБЕ МОЙ ИЗНАЧАЛЬНЫЙ ПРИЯТЕЛЬ?
– ТЫ СОВЕРШИЛ БОЛЬШУЮ ОШИБКУ, РАФААЛ-МОН! – Странно, в голосе Тиелига… Ув-Дайгрэйса Талигхилл не слышал той уверенности, которая должна была бы звучать. – СКАЖИ, ЗАЧЕМ ВСЕ ЭТО?
– Я ВЕДЬ БЕРЕГУЩИЙ, ДЯДЮШКА. ПОДОБНОЕ КОЕ К ЧЕМУ ОБЯЗЫВАЕТ,
– ТАК ЭТО ТЫ?!
– Я, Я – КТО ЖЕ ЕЩЕ? Я ПРИШЕЛ, ЧТОБЫ ОТОМСТИТЬ ЗА ОТЦА С МАТЕРЬЮ… ВПРОЧЕМ, СИЕ НЕ ГЛАВНОЕ. ПРЕЖДЕ ВСЕГО Я ПРИШЕЛ ЗА ТЕМ, ЧТОБЫ НАКОНЕЦ-ТО НАЧАТЬ ЖИТЬ. В ПОЛНУЮ СИЛУ. В ПОЛНУЮ МОЩЬ. ДЛЯ ЭТОГО МНЕ И НУЖНО-ТО ВСЕГО НИЧЕГО: ИЗБАВИТЬСЯ ОТ ОСТАЛЬНЫХ БОГОВ. ТО ЕСТЬ ОТ ВАС, ВТОРЫЕ.
– И ТЫ ДУМАЕШЬ, МЫ ПОЗВОЛИМ ТЕБЕ ЭТО СДЕЛАТЬ?1
– А ТЫ ДУМАЕШЬ, Я СТАНУ У ВАС СПРАШИВАТЬ9 ВАШЕ ВРЕМЯ ПРОШЛО, КАК ПРОШЛО ВРЕМЯ ПЕРВЫХ. КСТАТИ, ОНИ СОСЛУЖИЛИ МНЕ НЕПЛОХУЮ СЛУЖБУ. ПРИЗНАЮСЬ, С НИМИ БЫЛО ПРОЩЕ ПОЛАДИТЬ, НАМНОГО ПРОЩЕ, ЧЕМ С ВАМИ. НО В ПОСЛЕДНЕМ, ДУМАЮ, МОЙ СТАРИННЫЙ ПРИЯТЕЛЬ МНЕ ПОМОЖЕТ. НЕ ТАК ЛИ, КОРОНОВАННЫЙ?
Сверкающее облако выстрелило в небо особенно яркий сгусток и загудело еще сильнее. Похоже, оно соглашалось.
– Боги вы мои… – прошептал за спиной у Пресветлого забытый всеми звонарь. – А говорили-то, говорили, что Коронованный должен защищать…
Ув-Дайгрэйс резко повернулся к нему:
– ЧТО?!
Звонарь, заикаясь, повторил сказанное.
Бог Войны кивнул, с торжествующей улыбкой шагнув к бойнице.
И в это время дверь, ведущая на лестницу, распахнулась; в проеме возник запыхавшийся Кэйос.
– Хумины! – прокричал он срывающимся голосом. – Хумины в коридоре!
/смещение – ты бежишь, буквально летишь по ступенькам, и этажи мелькают, как призрачные видения/
Сегодня Кэн был не в духе. Впрочем, он был не в духе уже несколько дней подряд – не в этом дело. Сегодня особенно четко предстала перед ним вся прошедшая жизнь, и Клинок понял, что ничего, ровным счетом ничего не совершил из того, что непременно следовало бы совершить. Это угнетало. С досадой он подумал, что даже выполнять обещания не способен: где сейчас Кэйос, что с ним – Брат не знал. А ведь говорил Тэссе, что позаботится о пареньке.
Он помнил, что просил Кэйоса поработать в лазарете – это казалось лучшим решением. Но сейчас Кэн понимал: тем самым он просто стремился избавиться от раздражающей обузы.
Вложив в ножны меч (кажется, в последние дни он правит его так часто, как никогда раньше), Брат отправился в лазарет.
Кэйос был там. Он только что закончил раскладывать мизерные вечерние порции и, прислонившись к стене, оживленно болтал с Бешеным Обернулся, заметил Кэна и приветственно помахал рукой.
Деваться некуда, Клинок подошел.
«Счастливчик» измерил его с ног до головы презрительным взглядом. Молчал.
Кэн тоже молчал. Он не знал, что говорить в присутствии Мабора. Тот ведь любые слова переиначит и испоганит; да и неловко сообщать, что просто зашел проведать парня. Столько времени не ходил – и вот, здрасьте, явился.
– Ну, как у тебя дела? – спросил Кэйос, то ли нарочно, то ли и впрямь не замечая возникшего напряжения.
– Да так, потихоньку, – буркнул Кэн. – А у тебя?
– Тоже ничего. Говорят, скоро коней станут забивать. Может, порции увеличатся.