Правила обманутой жены
Шрифт:
Переезжай ко мне, пожалуйста.
– Здесь мой дом, Соломоновна.
– Девочка моя, дом – это не стены. Это руки, которые тебя обнимают, когда тебе очень плохо, – она обняла меня обеими руками и прижала к груди.
– Не могу я, Виолочка, вот так. Сережу без отца оставить. Ему и так сложно. А Дима все же отец. И я… я все еще люблю его.
– Ну как знаешь. Если захочешь, дверь всегда открыта. Но не вини себя: такое с каждым может случиться. У меня для тебя есть чудесный рецепт счастья – на себе проверяла. Берем себя, – она обхватила себя руками, – обнимаем, любим и ни с кем не делимся!
Я рассмеялась и обхватила себя руками. Но вышло скверно.
– Видишь? Не получается у меня, Виолочка. Потому что знаю: я – плохая мать! В этом Дима прав. Поэтому мне нужно терпеть. А на лечение я сама заработаю.
– Эээ… натурщицей? – вкрадчиво спросила Соломоновна.
– Да, так теперь это называется. Барина потянуло в народ. Надоели ему московские гламурные фифы и захотелось картошки в мундирах. Вот позвоню ему и соглашусь. Доставка картошки прямо на дом. С пылу, с жару.
– Не делай этого! Ты не такая, – предостерегла меня Виолетта.
– Значит, стану такой, – я взяла телефон и хотела позвонить.
Но пальцы не слушались и телефон упал на стол.
– Я же говорю: ты не такая, – улыбнулась Соломоновна. – Скажи-ка мне, шкильда, а твой этот Платон не хочет еще раз написать Мону Лизу? Так я могу попозировать, – она взялась за грудь обеими руками и подкинула ее вверх, поправляя лифчик. – Мона Лизу? Я спрашиваю: Лизу мона?
Я засмеялась. И в этот момент телефон зазвонил, и я не поверила своим глазам. На экране высветилось имя Платона.
Платон
Испугал он ее, испугал. Надя девушка от искусства далёкая. Поэтому ее представления о мире этого самого искусства обывательские. В основном, почерпнутые из кино. Оргии, безумства и прочие извращения – вот о чем она думает, когда слышит слово «натурщица». Не так с ней нужно, не так. Она уже себе там нафантазировала черт знает что!
Платон привстал, подвинул к себе чашку кофе, что стояла возле Мамикона, глотнул кофе, смачивая горло, приложил палец к губам, призывая его молчать, и позвонил Наде. Она ответила сразу, как будто ждала. Голос звучал глухо.
– У вас все в порядке? – забеспокоился Платон.
– Все… хорошо! – после паузы ответила она, явно глотая слезы.
– Послушайте, Надя, я хочу извиниться. Был уставший и поэтому неправильно выразился. Хотел пошутить, но вышло неловко. Мне, по сути, нужна не натурщица, а помощница в галерее. Просто секретарь, только творческий.
Опять ты за свое, Платон? Ее сейчас слово «творческий» напугает.
– Ну, в смысле, креативный. То есть, не прямо так, чтобы очень креативный, а исполнительный и точный. И скромный, – поспешно добавил он.
Вот идиот! Чего его так клинит? Даже не получается нормально выразить мысль. Мамикон удивленно посмотрел на него, вытянул руку ладонью вверх, помахал ею в воздухе и одними губами спросил:
– Ты что блеешь, как баран?
Платон рубанул рукой воздух, отмахиваясь от него, досадливо поморщился, но вдруг с удивлением понял, что волнуется. Это было такое странное и давно забытое ощущение: волноваться, разговаривая с женщиной. В трубке повисло молчание. Платон начал торопливо перечислять блага:
– Оклад хороший, соцпакет, иногда поездки за границу на аукционы.
Надя
Я молча слушала, как он перечисляет все, что собирается мне дать. А на языке вертелся один только вопрос: зачем я вам? Помощница в галерее, ничего не понимающая в искусстве? Но я прикусила язык. Ты же хотела отдать все ради сына. Вот случай и представился. Барин добрый, барин не обидит. За свою блажь он готов щедро платить. Вон как красиво расписывает. Излагать умеет, нужно отдать ему должное.
Это то, о чем говорила Соломоновна: правила взрослой игры. Мы ведь не дети и понимаем, что ему от меня нужно. Но упаковывает он это красиво. Культурный человек, что да, то да. А мне уже все равно. Мне сына лечить нужно. Он вообще не улыбается. А я за его улыбку все отдам. И себя тоже. Девственность мне уже не терять. А кроме нее и терять нечего. Муж с любовницей. Я одна. И если завтра Дима придет и скажет, что мы разводимся, то мне придется научиться крутиться самой. Поэтому начинать нужно сейчас. Говорят, что бог не дает человеку того, что он не может перенести. Значит, я могу стать любовницей Платона и не умереть.
– Согласна, – ответила я. – Но работать могу только в утренние часы и до шестнадцати ноль-ноль. У меня потом сын из школы возвращается.
– Хорошо, Надя, тогда приезжайте завтра к девяти часам в мою галерею «Лунный свет».
Платон
Он нажал кнопку отбоя и покрутился в кресле, довольно улыбаясь.
– Ну? – нетерпеливо спросил Мамикон. – Кстати, галерея наша, а не твоя. Дядя Мамикон там тоже пару копеек вложил.
– Если бы я еще тебя упомянул, то она вообще бы испугалась.
– Чего это? – возмутился Мамикон. – Может, наоборот? Обрадовалась, закричала: «Где этот горячий мужчина? Хочу его, не могу прям!» и прибежала прямо сейчас?
– Завтра приезжай к девяти в галерею и увидишь ее, – Платон радостно забарабанил пальцами по столу.
– Так хороша? – усомнился Мамикон.
– Красота в глазах смотрящего, – уклончиво ответил Платон. – Все модели великих художников в реальности выглядели не так, как на полотнах. Вопрос в том: что в них видели мастера?
– Ну ладно. Заценим твою находку завтра, да Винчи-джан.