Правила весны
Шрифт:
— Одиночка женатика умеет засасывать. Ты читала в книгах, журналах, газетах…
— А нам нужно сделать все наоборот. Мы вытащим и сюда свои правила. В жизни для этого нет ни рамок, ни шаблонов.
— А все-таки попробую Грицку отговорить.
— Попробуй.
Мы шагаем тесно, рука в руку, через кусты, через поросль сухих прошлогодних трав.
— И в жизни так же надо шагать.
— А что делать, если любишь девчонку в восемнадцать лет?
— Удирай или люби.
Оба смеемся.
— Смешная
— Для стариков — старое, для нас — наше. Вон как поют ребята.
— Идем петь. Нехорошо отрываться. Еще договоримся до чего-нибудь.
Хлопают двери. Клуб как губка впитывает новых людей.
В комнате отдыха у вывешенных стенгазет говор. Нами выпущен экстренный номер, посвященный вечеру.
Артисты в волнении пожирают неимоверное количество леденцов, закупленных хлопотливым Грицкой для прочистки горла.
Музыканты в синих блузах с коричневыми воротничками и нарукавниками. Они садятся перед сценой и ударяют по струнам.
В атмосфере — напряженность. Зрителей настроили стенгазеты.
Из четырех дверей в зало текут человечьи ручьи и заливают пестротой одежд стулья.
— Ребята, держись… Все на месте?.. Проверьте еще раз.
— Гром, посмотри, как бьется.
Нина придвигает руку к груди. Не понять — то ли у ней сердце откалывает казачка, то ли оно хочет оторваться от вен и артерий, пробить грудь, чтобы показать свое великолепие.
— Третий сигнал! На места! — по-морскому отдает четкие приказания Тах.
— Занавес!
Таратория передовицы проходит гладко. Она только вводит зрителя в фабзаячий мир. Колонну передовицы провожают аплодисментами. Даем сценки в мастерских и классах…
В жерло зала вселилось тысячеглазое притихшее животное, которое точно приготовилось к прыжку, а сейчас следит за малейшим движением впереди. Потом это животное распадается на части. Одна часть шепчется и передает в полголоса:
— Это наш мастер. У нас всегда так.
— И не ваш, а наш.
Где-то сзади глухое ворчание.
Артисты старательно изображают своих мастеров и педагогов, сидящих здесь же в зале, имитируют их голоса, движения, выходки. Что с ними творится?
Зал оглашается одобрительным смехом. Голос из гущи голов:
— Вот это в точку! Дядя Митя и никаких гвоздей.
Артист старательно проводит урок дяди Мити. Вдруг в конце зала вскакивает живой дядя Митя.
— Наглость! Безобразие… Я требую увольнения. Я в суд пойду!
Выкрикивает он от волнения несуразицу. На него шикают, успокаивают. Дядя Митя взбешенный вылетает из зала. За ним подымается еще несколько фигур и демонстративно топают к дверям.
— Что, заело?
— Давай, ребята, жару! — несется из мест, отведенных для производственников.
— Враки! Долой со сцены! — надрывается группа «сотковцев».
— Замолчите! Тише!
— Ти-ше-ша!
Артисты выжидают. Дно зала кипит, шипит, лопочет… Наконец успокаивается. Артисты продолжают играть. В перерыве все клокочет. Разговоры, ругань, смех.
Меня ловит наш мастер. Его крупная физиономия расплывается, глаза масляные, круглые. Он навеселе.
— Молодец! Я знаю, это твоя работа… Бьешь ты меня…
— Мы коллективно…
— Брось, чего там… Я все равно ухожу на старый завод… Не умею с вами… Правильно делаете… Так и надо. Ты сиди, смотри, а они тебя в морду… Идем, угощу.
Он тащит в буфет и поит лимонадом.
НШУ окружили педагоги.
— Это возмутительно… Это компрометирует.
— Товарищи, при чем тут я? Вас по-одиночке, а меня за все бьют.
НШУ начинают штурмовать производственники и своими плечами отжимают меня прямо к «Тюрентию», окруженному паровозниками.
— Как изобразили — я так сам себя узнал. Это очень искусно.
«Дыр-доска» и математик забрались на сцену ругаться с Тахом. Тот отбивается и выводит их в зало.
— Не я же писал! Это их творчество.
Начинаем вторую часть. Показываем самих себя такими, какими нас сделал фабзавуч и какими мы могли бы быть.
Здесь стихи, песни, музыка. Заканчиваем приемом нас на производстве. Ударной работой. Под бурную овацию уходим живым паровозом, который скоро отремонтируем.
Пора бы начаться зачетам в фабзавуче, а о них не думают. У администрации, педагогов, мастеров — тревога и беготня.
Паровозоремонтный завод — наш батька — прислал бригаду рабкоров для обследования.
Пришли райкомовцы.
Заседания.
Проверка учебных планов.
Юрка носится со своей «легкой кавалерией». Третий год занят ремонтом паровоза.
Первый и второй год рады временной передышке.
Юрка, захлебываясь, рассказывает»
— Крику, шуму сколько было на заседании комиссии… Человек десять снимут с работы, некоторых переводят в другие школы. Нам дадут цитовцев… Завуча и НШУ снимают с работы.
— Здорово! Кто бы мог подумать!
— Ничего не попишешь — правила весны.
Солнце влипло в стены, в окна, в утоптанный, двор фабзавуча.
У ребят десятиминутный перерыв. Они высыпают из цехов и греются на бревнах, на скамейках. Первогодники носятся по двору, поддавая деревянный обрубок вместо футбольного мяча.
Новый мастер литейки — цитовец. Он выстроил второгодников и проводит упражнения с дыханием. Мастер кузницы Палыч осиротело бродит около них, поглядывает, садится в тень на угольный ящик и отбивает счет ногой. Когда те кончают, он обращается к цитовцу: