Правила жизни
Шрифт:
Подвижность, живость - достоинства на уроке гимнастики и недостаток во время урока арифметики, недостаток в тесной городской квартире и достоинство в деревне.
Бережливость - достоинство, скупость - недостаток, а ведь скупость - это только слишком большая бережливость.
Скромность - достоинство, но чрезмерная застенчивость может походить на упрямство и скрытность, тут даже взрослые часто ошибаются. Иногда доброта просто легкомыслие и вместо пользы приносит вред. Надо уметь и умно отказать, когда просят. А сколько неприятностей у тех,
– Зачем ты ему дал?
– А он попросил.
– А разве ты не знал, что он забывает, теряет, не отдает?
– Знал.
– Так зачем же ты дал ему чужую книжку?
– А он попросил. Я думал, он вернет.
Эгоист называет доброту глупостью и зло твердит, что не стоит быть добрым. Нет, стоит, и следует и помочь, и услужить, только надо наперед думать.
Плохо, когда мало думают, но нехорошо и когда слишком долго думают, колеблются, не знают, как поступить. Доверчивость может быть и достоинством, и недостатком.
Любопытство и пронырливость - недостатки, но нехорошо, когда кому-нибудь ни до чего нет дела и ничто не интересно.
– Да ну, не стоит, а мне-то что?!
Один переоценивает себя, другой недооценивает. Бывает хищное самолюбие и достойная гордость.
Я долго мог бы перечислять и всего не сказал бы.
Вот почему в этой путанице трудно разобраться. И должен добавить, иногда мешают понять сами взрослые.
Один говорит:
– Я хочу, чтобы мальчик был такой, как я.
Во-первых, маленький не может быть таким, как взрослый. Во-вторых, и у меня, взрослого, есть свои недостатки, и я вот, например, совсем не хочу, чтобы у ребят были такие же недостатки, как у меня.
Другой говорит:
– Дети должны слушаться; мальчуган должен быть таким, каким я хочу и велю.
Во-первых, уверен ли я, взрослый, что я всегда прав, а во-вторых, может ли мальчуган, хотя и хотел бы, быть таким, каким мне нравится? Всегда таким?
Раньше меня больше всего огорчало и сердило, когда что-нибудь плохое делал не хулиган, а как раз хороший мальчик. И я говорил с упреком:
– А я тебе доверял. Не ожидал! Понять не могу... Сам не знаю, что с тобой делать.
Теперь я уже понимаю, что все не ангелы, и знаю, что надо сказать лишь:
– Старайся больше так не поступать.
Не надо ждать и требовать слишком многого, потому что это отбивает охоту и у хороших, и у плохих.
Один говорит, полный горечи:
– Мне уже никогда ничего нельзя.
А другой:
– Не стоит стараться, все равно все пропало.
Каждый должен верить, что он может исправиться, что у него есть не только недостатки, но и достоинства.
Я убедился - у ребенка потому лишь столько столкновений с окружающими и страданий, что он думает: "Я плохой". Ребенок не знает четко своих недостатков и, значит, не знает, в чем ему надо исправляться.
Говорит:
– Никогда уже больше не буду так делать.
И думает, что это ему удастся сразу, совсем и раз и навсегда.
А ведь это не всегда так бывает. И он ожесточается.
– Ничего не поделаешь, я такой и таким и останусь. Или еще хуже:
– Если я стараюсь и это не помогает, я назло буду еще хуже. Пускай что хотят, то и делают.
Иногда он замечает, что он не такой уж плохой, и спрашивает себя:
– И чего в самом деле они от меня хотят? Почему все только сердятся?
Часто спокойным ребятам легко прикинуться хорошими, и это возбуждает гнев и зависть:
"Размазня... Кукла... Маменькин сынок... Неженка... Тихоня... Рева..."
И чувствительный ребенок страдает, а его товарищи-исподтишники орудуют безнаказанно. Постоянное же приставание портит и тех и других.
Однажды - это было очень давно - привела ко мне мать сынка.
– Сил моих нет. Неуч, бродяга, уличный мальчишка. Раньше хоть порка помогала, а теперь и это не помогает.
Мальчика отправили за границу. Теперь он судья.
Другой, с которым не могли сладить родители, преподает гимнастику. Третий моряк.
И сами они натерпелись, и родители с ними исстрадались.
Теперь все хорошо.
Надо уметь найти общий язык, уметь мириться. И надо уметь прощать. А часто достаточно лишь переждать.
Даже у самых хороших бывают черные дни и недели. Одно не удалось, а потом все из рук валится: и в школе, и дома, и человек сам не знает отчего.
Я заметил, что мальчишки больше всего бесчинствуют в сентябре и в мае. В сентябре они еще помнят о каникулах, о свободе, а приходится сидеть в комнате. А весной, когда наступают первые теплые дни, ребятам уже невтерпеж, и они словно хмелеют. Даже в газетах тогда читаешь, что такой-то и такой-то убежал из дому.
Действительно, временами трудно, но я говорю себе:
– Что ж, бывает.
Иногда кто-нибудь очень следит за собой; обещал исправиться и удалось! Ничего не сделал плохого, никто на него не сердился. А ведь первые дни самые трудные. И он уже думает, что так и останется, что он, как все. Он уже устал от этого старания. Ведь когда пытаешься исправиться, стараешься не играть, больше сидишь над книжкой, избегаешь всего, только чтобы что-нибудь не вышло. И вдруг катастрофа: опять! Вот тогда-то и наступает эта самая плохая неделя.
Я знал мальчика, который дрался иногда по два и по три раза в день. Никак не мог справиться с этим недостатком. Я посоветовал:
– Дерись раз в день.
Согласился. У него была сильная воля.
Мы поспорили на две конфеты в неделю:
– Если за неделю у тебя будет не больше семи драк, я даю тебе две конфеты, проиграешь - ты мне.
Так прошло четыре месяца.
Сначала мы спорили только насчет драк дома, а потом и дома и в школе. Сначала о семи драках, потом о шести, о пяти, о четырех, трех, двух и одной драке в неделю. Наконец о нуле - ни об одной. Потом начали спорить о ссорах.