Правильное дыхание. Книга 1
Шрифт:
ГС: — (без предисловий) Ольга, ты мне только скажи — как ты его смогла так уделать?
СН: — Галина Сергеевна, это называется — состояние аффекта.
ЕВ: — Господи, как он там? А то ведь таки засудят…
ГС: — (бодро) Живой, голубок, и практически здоровый. Вроде ничего не отбито–не сломано, синяки обработали, домой отправили. А валялся из–за болевого шока. (хмыкает) Вот за детородную функцию доктор нам не мог стопроцентно поручиться, да. Но скорее всего, и она не пострадала.
ЕВ: — К сожалению, — одновременно с завучем, тот, правда, тут же поджимает губы.
ГС: — Нет, ну, Оль, правда! Вырваться от одного —
О: — (чуть смутившись) Это эээ гимнастика такая, восточная, там учат немножко обороняться. Вин–чунь, вариант кун–фу. Но я не думаю, что это была она, то есть, вырваться — это да, а остальное — скорее все–таки аффект…
ГС: — …О! Вот! Так я и думала про что–то подобное! Как в том фильме, да, — обращается к завучу, который угрожающе хмурится, но на географичку это не действует, — ну, который на дне рождения–то смотрели, Сереж? (Завуч только что не пыхтит) У моих–то, Коровушкиных? (к англичанке и Оле) Там еще один такой, как же его звали, уложил человек писят одного за другим — красивый такой китаец-ЕВ: — Брюс Ли, небось?
ГС: — Точно! (завучу) Вы ж еще с моим Генкой–то поспорили — ну, что «Галя» (на беззвучное завуча), тут все свои! — Генка–то сразу рот разинул, вот, мол, нашего Сашку бы такому научить, это вам не самбо, а ты ему, что это мол все фальшивка подстроенная и не может быть такого эффекта от этого балета — вот, вот! (торжествующе) Видел теперь? Одна в два счета уложила двух бугаев — это, по–твоему, балет? Гони теперь Генке — на что вы там поспорили?
СН: — (сквозь зубы) На «Столичную». И это еще совершенно ничего не доказывает…
ГС: — (весело) Еще как доказывает! А ты все равно не пьешь, зачем тебе вообще водка?
СН: — (сквозь зубы, нравоучительно) Спирт в доме всегда пригодится. Так (уничтожая взглядом окружающих, у которых что–то слишком исправилось настроение) — через минуту звонок на урок, Галина Сергеевна. Елена Васильевна-ЕЛ: — У меня уроков больше нет, я тогда провожу Олю домой.
СН: — Спасибо.
О: — Как домой, у меня же еще 6-ой урок. И как раз история. (Пропустить первый урок у завуча — вот это катастрофа.)
СН: — Я вас официально освобождаю. (берет с полки классный журнал) Всего доброго, а будете дальше заниматься этой вашей… гимнастикой (бросая насупленный взгляд на учительницу географии), не забывайте про самоконтроль.
ГС: — (на выходе, завуч открывает ей дверь) А главное, Оль, чтоб она тебе больше не пригодилась, тьфу–тьфу–тьфу, — выходя, сначала как бы раздумывает, не постучать ли три раза по завучу, но потом все–таки стучит по двери.
«Ну вот что за день такой. Теперь еще и историю пропускать из–за этой фигни… И домой идти под конвоем…»
— Насчет конвоя это я, конечно, загнула, лишний раз пообщаться с Еленой Прекрасной вне занятий всегда было приятно. Даже когда мы с ней не говорили по–английски, как–то все равно съезжали на что–нибудь англоязычное, обеим нравилось. Оль, — говорит напоследок, — а ты что, правда, лечишься где–то, или это их очередное эээ…? Я уж не стала ей признаваться, что это не их очередной бред, а результат моего внеочередного демарша на уроке истории. Да вот, — говорю, — знаете, что–то со мной происходит такое странное. Иногда наполовину злая, а наполовину грустная, иногда ору, а внутренний голос мне говорит, не выступай, то есть часть меня как бы действует, а часть стоит рядом, как Джекилл относительно Хайда. Или как солнце и дождь… Иногда хорошо срабатываемся, я и я, то мрачные настроения, то творческие бывают, забавная такая комбинация из меня и меня получается… — Елена Васильевна смотрит непонимающе, мол, действительно, что ли сбрендила? А потом вдруг сообразила и рукой машет, — а я-то думала, вы, юные неформалы, поп–музыку не уважаете. — Насчет неформалов — это возможно, а мне, — говорю, — лично нравится. Такая тайная слабость. Но, как говорил старина Фрейд… — Так, всё, Оль, завязывай с цитатами, тем более я эту песню и сама помню, вон твой троллейбус… — О, пардон, что–то я отвлеклась.
— Мы уж думали, ты заснула.
— Вот только не надо инсинуаций, просто задумалась. А засыпать буду в следующих сериях — надеюсь, уже скоро, иначе это все затянется аж до Нового года. Кстати, выяснили, остается муся?
— Ох, нет, родичи нажимают, поедет домой.
— А я думала, тут рождество семейный праздник? (это Маня)
— Дело в том, что у нее папа вырос в католической семье, там их в киндергартене монашки замучали с этим рождеством — гимнов заставляли зубрить, чуть что — линейкой по башке, так что у них в семье все атеисты прогорелые, из принципа на Новый год только собираются.
— Оль, ты смотри, практически наши люди, надо было и их позвать. Познакомились бы заодно, а?
— Черт, действительно.
— Не–не, она им до сих пор слегка трусит про нас рассказывать, из католиков–то папа вышел, но в консерваторах остался, так что кто его знает.
— Ну вот здрасьте, твой папа тоже либерал только в устаревшем смысле, а ничего — и глазом в итоге не моргнул. Мне прямо стыдно стало, что тогда сомневалась, решила, что это все американское воспитание, а тут коренные жители — и эвона как…
— Да я не знаю, может, тоже на самом деле проглотят, но там у нее еще и мамочка со странностями…
— С мамочками это бывает, даа, — деланный вздох от Мани.
— И каких это ты еще мамочек имеешь в виду? Можно подумать, у тебя была не золотая мамочка? Да ладно тебе, таких еще поискать.
— (мрачно) Это уж точно.
— Нет, вот у моей, конечно, были эээ…
— Тараканы?
— Но у кого их нет, с другой стороны, к тому же там, в общем, было ясно, из чего ноги росли, объяснимые довольно–таки штуковины, плюс характер… Нет, я, надо сказать, всегда относилась к своей с пониманием. Более–менее. Периодами. Вот привязанности особой, к сожалению, не было, но это двусторонние должны быть вещи, тут ничего не попишешь. Так, всё, а вот теперь действительно отбой. Продолжение в следующей серии.
— И на чем мы там остановились? — сидят втроем на веранде, разбирают виноград — на столе громоздятся вымытые зеленые и лиловые груды, ягоды надо отрывать от кистей и раскладывать по мискам, не без придирчивого маминого досмотра каждой виноградины по отдельности. («Куда ты ее кладешь, не видишь, с пятном? И в рот не суй, дай Мане.» — «Да–да, давай Мане, Маня все сожрет, желудок луженый…» — «Тьфу–тьфу–тьфу.» — «Опять плюется на меня…» — «Синие не мешай с зелеными, Маня, сколько раз говорить» — «А я, может, дальтоник.» — «Дальтонизм — это когда…» — «Ой, ой, вот только не начинай!» — и т. п.)