Правильный выбор
Шрифт:
– Отстреливаться?
“Нет”.
– Что же тогда? – Я шарахнул кулаком в перчатке по пульту, но понял, что не получу ответа на неверно сформулированный вопрос.
– С кем ты там советуешься? – не поняла Ника.
– С высшими силами, – отшутился я.
Напарница решила не выспрашивать дальше, а я, напротив, догадался озадачить машинку следующим вопросом:
– Прыгнуть в субспейс?
“Да”, – высветилось на экране.
Глянув на индикатор искажающей массы и убедившись, что прыжку в подпространство ничего не мешает, я подрулил маневровой
– Усилие семьдесят! – предупредил я Нику.
– Есть! – ответила она.
Маршевые движки начали выводить нас на нормальную астроцентрическую орбиту. Штурмовик не замедлил воспользоваться тем, что я подставил ему бок, прикинул упреждение и всадил заряд плазмы в обшивку нашего “Гуся”. Хорошо, что мы еще не вышли на полный перпендикуляр! Удар пришелся под очень острым углом, фактически вскользь, но мощность пушки была такова, что плазмопоглощающее покрытие запузырилось, гася энергию. Глянув на запустившийся таймер, я увидел, что покрытие будет распространять температуру по всему объему секунд сорок, затем произойдет неизбежный перегрев и взрыв топливных контейнеров. Рука непроизвольно потянулась к ручке катапультирования, но Ника выкрикнула:
– Прыгай в субспейс!
И я прыгнул. В этом был смысл, поскольку весь энтропийный удар при переходе в потоке физического вакуума приходится на обшивку, охлаждая ее до абсолютного нуля. Нас выкинуло в подпространство, но, поскольку скорость и вектор просчитаны не были, выйти мы могли черт-те где и даже дальше. Благо если не в центре ближайшей звезды. Правда, вероятность такого плачевного исхода была невелика, а маломощность привода снижала ее еще больше, но все равно прыгать вслепую я не люблю до ужаса.
Вакуумный поток подхватил нашу легкую, плохо приспособленную для таких нагрузок машину и понес, угрожающе потряхивая. Температура плазмопоглощающего слоя действительно упала почти до нуля, однако обшивка прогрелась и под ним, причем уже основательно, так что опасность распространения температурного очага по-прежнему сохранялась.
– Продержаться бы в потоке еще секунд двадцать! – воскликнул я.
Ника не ответила. А что отвечать, если даже субпространственный калькулятор отказывался выдавать точные цифры? Время в потоке зависит только от скорости входа в него, а она по вектору была по всем показателям недостаточной для более или менее длительного прыжка.
Через десять секунд температура под слоем снизилась основательнее, чем я ожидал, но безопасного порога еще не прошла. Калькулятор, наконец, справился с вычислением и дал прогноз на выход из потока через шесть секунд.
– Приготовься к катапультированию! – выкрикнул я, прекрасно понимая, что окончательно обшивка остыть не успеет.
На самом деле катапультирование в сложившейся ситуации было крайней мерой, огромным риском, пойти на который можно только под угрозой жизни. Потеря истребителя сама по себе – беда, а с учетом того, что выпрыгнем мы неизвестно на каком удалении от базы, приходилось задумываться и о том, как нас будут спасать. Конечно, кокон катапультной капсулы испускает нуль-сигнал для поисковых групп, а введение в кровь анабиозной сыворотки позволяет прожить без воздуха и еды неделю, но, если за это время нас не найдут, смерть в коконе от удушья будет кошмарной, об этом не хотелось и думать.
Но все же при катапультировании остается больше шансов на выживание, чем при взрыве топливных контейнеров, так что Ника, пусть и неохотно, сжала пальцы на рукояти выброса кресла.
Через секунду мы прыгнули из субспейса в облаке изморози, не спуская взглядов с индикатора температуры. К моему удивлению, его показания сначала замерли, а затем начали очень медленно понижаться. Ника разжала пальцы и откинулась на спинку кресла.
– Кажется, проскочили, – негромко сказала она.
– Инженерам, создавшим эту машину, надо при жизни поставить по памятнику, – с улыбкой ответил я. – “Грифон” точно рванул бы.
– Плазмопоглощающий слой отработал, – предположила напарница. – Но вообще кто-то из нас родился в рубашке, чем спас другого.
– Честно говоря, не очень я верю в судьбу. Дело не в рубашке, а в совершенстве нашего истребителя. Надо сориентироваться в пространстве и решить, что делать дальше.
Бортовой вычислитель довольно быстро определил наше местоположение, а субпространственный калькулятор выдал точную скорость и вектор для возвращения. Я стабилизировал машину в пространстве, но прыгать не спешил.
– Интересно, в какой фазе сейчас находится бой? – спросила Ника, словно прочитав мои мысли.
– Я бы тоже хотел это знать. А то выпрыгнем из субспейса прямо под выстрел линкора…
– Типун тебе на язык! – недовольно пробурчала напарница. – Попробую связаться с базой.
Она провозилась с нуль-передатчиком больше минуты, но без всякого результата.
– Что такое? – удивился я.
– Понятия не имею. – Ника пожала плечами. – База не отвечает, ни один из тяжелых кораблей тоже.
В мою душу закралось беспокойство.
– Не прослушивается даже несущая частота, – подогрела его напарница. – Словно аппаратуру попросту выключили. Бред. Даже если бы силы Лже-Бастинов захватили базу, они бы не стали выключать передатчик. Да и невероятно, чтобы они добились победы такими скромными силами.
– В бою бывает всякое, – хмуро заметил я. – А что, если наших всех попросту перебили? Нет ни базы, ни кораблей…
– Замолчи, – остановила меня Ника. – И так на душе неспокойно.
Она уставилась на ходовой экран обзора, и я догадался, о чем она думает. Вокруг нас простирался необъятный безжизненный космос, в котором база была для нас спасительным островком жизни. Если со станцией что-то случилось, то надежды на выживание будет мало. Точнее, не останется вовсе. И все же надо было решить, когда возвращаться. Прямо сейчас, рискуя попасть под удар противника или даже своих, или позже, когда бой в любом случае закончится. Я поделился сомнениями с напарницей.
– А что говорит твой приборчик? – спросила Ника.