Правило Диксона
Шрифт:
Я закрываю глаза и глубоко вдыхаю. Моё сердце бьётся в кончиках пальцев, и это больше адреналина, чем мне нужно сейчас. Когда моё дыхание достаточно замедляется, чтобы я мог открыть глаза, груз на моих плечах становится тяжелее, чем когда-либо.
Я медленно поднимаю голову, вытирая слёзы рукавом своей толстовки. — Ты не можешь уйти, — говорю я. Потому что просто нет альтернативы. — Ты не можешь уйти.
— Мне придётся, сынок. Но я обещаю тебе, что всё будет хорошо.
—
— Будет, потому что ты самый сильный человек, которого я знаю. Я любил тебя с того момента, как ты открыл глаза. Медсестра передала мне твоё крошечное, слизистое тельце...
Я захлёбываюсь от смеха.
— И ты посмотрел на меня с таким понимающим взглядом. Твоя мама говорит, что я воображал это, что ты не мог бы узнать меня. Она говорит, что новорожденные даже не могут сосредоточить взгляд сразу после рождения, но я знал, что ты видел меня. И в тот день ты стал моим лучшим другом.
Мне приходится подавлять крик боли, который хочет вырваться.
— Ты тоже мой лучший друг, — говорю я тихо. — И ты лучший отец, о котором можно только мечтать. Ты затмеваешь всех других пап. Они должны стыдиться.
Он улыбается. — Чертовски верно. — Его дыхание снова становится поверхностным, голос дрожит от эмоций. — Я хочу, чтобы ты помнил, что независимо от того, где я буду, я всегда буду с тобой. Смотреть за тобой.
Я сжимаю его руку, ощущая невыносимую тяжесть этой надвигающейся утраты. Я не могу этого сделать. Я не могу попрощаться с ним. Моё сердце болит от осознания того, что это может быть одним из последних разговоров, которые мы когда-либо проведём. Этот человек сформировал мою жизнь. Научил меня тем ценностям, которыми я живу. Как же я буду жить без его мудрости? Его руководства?
— И мне нужно, чтобы ты пообещал оставаться на том пути, который мы старались для тебя создать. Ты поедешь в Чикаго и вступишь в тренировочный лагерь. Ты выйдешь на лёд на своём первом матче в НХЛ, и, когда это произойдет, ты посмотришь вверх, и я буду смотреть на тебя.
Я снова начинаю плакать.
— Обещай, Шейн.
Я изо всех сил кидаю клятву, крепко сжимая его руку. — Обещаю.
— Хорошо. — Он тихо смеётся. — И ещё одно, и я клянусь, что всё, что я хотел сказать, закончено.
Я не могу ответить на его смех. Мне слишком больно.
— Мне нужно услышать, что ты будешь заботиться о своей маме и сестре.
— Конечно, буду. Я всегда буду о них заботиться.
— Хорошо, — снова говорит он.
Наступает короткая тишина. Я слушаю его дыхание. Оно снова становится поверхностным. Лёгким. И его глаза начинают затуманиваться.
— Ты в порядке? — Спрашиваю я.
— Просто устал. Может, я немного вздремну.
—
— Да.
Я вытираю глаза и иду к двери, но его голос останавливает меня, прежде чем я смогу уйти.
— Я тебя люблю, сынок, — говорит он из кровати.
— Я тебя тоже люблю, папа.
Через три дня моего отца не стало.
Глава 51
Шейн
Я не хочу здесь находиться
— Ты в порядке? — Обеспокоенно спрашивает Диана.
Сегодня воскресенье. Пять дней спустя после того, как мой отец скончался в больнице, где я, мама и сестра были у его постели.
Не знаю, планировал ли он это. Знал ли, что это произойдет именно в тот момент. Было утро, и мы сидели в его палате, смотрели телевизор, я в кресле, Мэриан прижалась к его груди. Мама была внизу в кафе, занимаясь работой на ноутбуке, когда папа вдруг сказал Мэриан: — Почему бы тебе не сходить за мамой и не привести её сюда? Давайте проведем немного времени вместе, все четверо.
Мэриан убежала, вернулась с мамой, и через пятнадцать минут его не стало.
Я думаю, он, наверное, знал.
Теперь мы дома в Хартсонге. Здесь полно людей, пожеланий и горя, которые висят в воздухе, как густой дым. Изредка раздается всхлипывание, прерывающее мягкий шум разговоров. В углу гостиной стоит стол, накрытый цветами и венками, с большой черно-белой фотографией моего отца. Я не могу на нее смотреть, не расплакавшись, поэтому держусь подальше от этой части комнаты.
Погребение было только для близких родственников. Папа похоронен в Берлингтоне рядом с его родителями. Они тоже умерли молодыми; я осознал это, когда был на кладбище, глядя на их надгробия. Дедушка умер в начале шестидесятых, бабушка в середине пятидесятых. Оба скончались от сердечного приступа. А папе достался, черт возьми, рак, который даже не был в его семье. Вселенная имеет странное чувство юмора.
Диана ждала нас дома, когда мы вернулись из Берлингтона. Она пришла пораньше, чтобы помочь родителям мамы подготовить дом для поминок. Теперь она рядом со мной, в черном платье до колен, с тревогой разглядывая мое лицо.
— Что? О, все нормально.
Я оглядываюсь, задаваясь вопросом, как долго нам нужно быть здесь, как долго эти люди будут в моем доме, подходя ко мне с печальными лицами и стандартными соболезнованиями. Везде лица, некоторые знакомые, другие нет, все сливается в мозаику горя.
Я стараюсь оставаться спокойным и собранным, но на шее пот. Я теряю фокус в комнате. Я просто хочу уйти, прежде чем меня вовлекут в разговор с каким-то далеким родственником, которого не видели годами, рассказывающим, как ему жаль, что у меня больше нет отца. Все медленно исчезает, пока голос не возвращает меня к реальности.