Правитель империи

Бенюх Олег

— Убили? — сбросил, не глядя на отца, Раджан.

Тот выразительно махнул рукой: «Она ведь была белая!»

«Наверно, — подумал Раджан-старший, — я для уличных мальчишек там, в моем далеком-далеком детстве, был тоже чужаком. Но чужаком из „своих“, за которым стояла (и это, пожалуй, главное) огромная, непререкаемая сила дворец моего отца, его богатство, его власть».

Раджан-старший вспомнил встречу с Парселом в его нью-йоркском особняке. Джерри долго охал и ахал по поводу несчастного случая с Раджаном, воздавая хвалу небесам, что все обошлось, тем не менее, благополучно: «Вы же знаете, у нас ежегодно за рулем гибнет теперь пятьдесят тысяч человек. армия! Каково? Ах, не знали? Ста-тис-ти-ка!» И тут же, как бы между прочим: «Говорят, вы и я скоро станем дедушками. Как вы к этому относитесь, господин Раджан-старший?» «Я, знаете ли, с великим удовольствием стал бы носить благословенный титул „дедушка“, если

бы этому предшествовал обряд бракосочетания моего сына с его избранницей по всей форме наших предков». «Вот вам и первое „но“, — быстро возразил Джерри. — У моих-то предков были совсем иные обряды». «Обряды можно, пожалуй, совместить», — протянул Раджан-старший, чтобы посмотреть, куда же, в конечно счете, клонит Парсел. «Можно, — легко согласился тот. — Обряды — можно». «И… наследства можно», — Раджан-старший долго подыскивал подходящее слово, ибо «деньги» было грубо, а «капитал» — формально. «И наследства — можно», — опять согласился Парсел, однако, как показалось его собеседнику, сделал это бездумно, автоматически. «Но как совместить законы людей и законы веры? — словно откликаясь своему внутреннему зову, произнес негромко Джерри. И повторил: — Людей и веры?». Тут их взгляды скрестились, и Раджана-старшего обожгла едва сдерживаемая ненависть американца. «Однако больше всех был бы счастлив быть дедушкой я! — воскликнул Джерри тотчас же. И сам стал подливать коньяк в рюмку гостю. — Пусть дети будут счастливы. А мы — мы тоже постараемся…» «Постараемся им всячески помешать», — про себя закончил Раджан-старший, возвращая хозяину широкую, радушную улыбку.

Откуда Раджану-старшему было знать, что на другой день после катастрофы Парселу позвонил насмерть перепуганный Бубновый Король и стал слезно просить прощения за то, что его человек несколько перестарался, за что, впрочем, сам поплатился жизнью. Сказать, что он поручил такое дело бабе, да еще имевшей личные счеты с Раджаном, Бубновый Король не отважился. Он знал, это мог бы быть его последний в жизни звонок. «Твои парни могут все до единого — потерять свои идиотские головы. Ты меня слышишь — все! Мои же поручения должны выполняться не приблизительно, а точно. Не приблизительно, черт бы вас всех побрал! Запомни — в следующий раз тебе просто некому будет жаловаться». Все в деловом мире (и многие — в преступном) знали, что слово Джерри Парсела так же надежно, как замки в Форте Нокс и так же безупречно, как электрический стул в Синг-Синге. Бубновый Король выместил злобу на Агриппе, ведь он же лично ему поручил исполнение столь деликатной операции. И еще с удовольствием он отыгрался на Агриппе за тот приступ животного страха, который испытал во время короткого разговора с Парселом. А Джерри, для порядка припугнувший этого «гарлемского придурка», внутренне был доволен, что Раджан в катастрофе пострадал более, чем он, Парсел, того хотел. И с удивлением обнаружил, что был бы удовлетворен фатальным исходом, весьма удовлетворен…

Раджан полудремал. Отец сидел, поставив локти на колени и положив подбородок на ладони обеих рук. «Если бы мой мальчик знал о мыслях Парсела, которые я, надеюсь, точно прочитал. Если бы он только знал! Вот мысли Беатрисы оказались для меня непроницаемыми, Видимо, ее биополе сильнее моего. она каждый день навещает Раджана, иногда и утром и вечером. И мила, и умна, только мысли замкнуты, чувства спрятаны. Не девушка, а сфинкс». Найдя эту в высшей степени, по его мнению, предосудительную формулу человеческого бытия, Раджан-старший довольно хмыкнул, достал из бокового кармана внушительный блокнот и погрузился в изучение своего нью-йоркского расписания — до отлета его самолета в Лондон оставалось семь с лишним часов. Через полтора часа должна была состояться еще одна встреча с Парселом. Затем — визит к двум братьям-банкирам, аборигенам Уолл-стрита. Недолгая беседа с главой крупной брокерской фирмы и владельцем престижной адвокатской конторы. Вот, пожалуй, и все. Ах, да — по дороге в аэропорт беседа в машине с Бубновым Королем, у него какие-то вопросы по окончательному налаживанию «моста наркотиков»…

Раджану виделось, что он стоит на какой-то площади в Вашингтоне. Он силится вспомнить, на какой именно — и не может. В центре площади высокая статуя, она спрятана под трепещущим на ветру покрывалом. Вокруг колышется толпа любопытных. низенький пузатый джентльмен с сигарой во рту улыбается, разрезает ленточку. Покрывало падает. Взорам присутствующих предстает молодой, энергичный, рвущийся вперед мужчина.

— Леди и джентльмены, — кричит низенький с сигарой, дорогие соотечественники! Вы являетесь свидетелями исторического события. Только что открыт памятник «Неизвестному Счастливому Американцу». Вся фигура отлита из чистого золота. Да здравствует «Счастливый Американец!».

Бодрые звуки оркестра тонут в криках ликующей толпы. Раджан умиляется до слез, тоже что-то кричит, машет руками. И вдруг видит перед собой старую, скромно одетую даму. Она говорит тихо, но он слышит каждое ее слово. Его поражают вначале гримаса боли и страдания на ее лице, а потом и то, что она говорит: «Посмотрите хорошенько на лицо этого Счастливого. У него глаза мертвеца, рот и улыбка, шея и уши. Неужели вы не видите, что это мертвец? Ах, какая ошибка, какая роковая, ужасная ошибка!». И Раджан вдруг понимает, что дама права. «Боги, — молит он. — Вдохните в него жизнь. Он ведь такой молодой, красивый, энергичный!» Вокруг ликует народ. Раджан слышит голос ушедшей далеко-далеко дамы: «Ошибка, Господи, роковая, ужасная…»

Он очнулся от легкого прикосновения к щеке. Отец говорил громко, обращаясь как бы и к Раджану и к вошедшей в палату сестре Христине:

— Ты все-таки не хочешь перевестись в лучший госпиталь?

— Спасибо, папа. Мне хорошо здесь. И так тебе придется оплатить не маленький счет за мое лечение.

— Пустяки, Радж. Выздоравливай.

Раджан отвернулся к окну, чтобы скрыть слезы. Впервые за долгие годы отец называл его как в детстве — Радж. «И грудь жжет, словно сестра Пэтси положила на нее горячую грелку».

Через минуту жжение прошло, и он забылся беспокойным сном на мокрой от слез подушке. Ему снился тот снежный декабрьский день, когда на пятнадцать минут позже обычного на работу пришла его секретарша Лори.

— Что, из-за заносов автобусы запаздывают? — смеясь спросил Раджан. Не иначе как Санта Клаус хочет засыпать своим пушистым серебром весь Нью-Йорк!

Но хохотушка Лори в то утро не была склонна к веселью. «Извините, сэр», — только и сказала она. И, спрятав лицо в ладони, разрыдалась. Полчаса таблетками и водой пытался успокоить он девушку. Ни обычные, испытанные шутки, ни попытки выяснить причину истерики ни к чему не привели. Вскоре она ушла, заявив с порога, что не сможет больше быть его секретарем. Часа через два позвонила мать Лори и хорошо поставленным контральто объявила, что умер ее брат и Лори получила большое наследство от дяди. «Вы знаете, он был не женат и все свое состояние оставил девочке. Так что после рождества мы переезжаем в Калифорнию». «Но почему такая реакция? — удивился Раджан. — Все мы любим своих родственников, конечно. И не обязательно было в такой день ехать на работу». «Вы правы, вы очень правы, — как-то растерянно произнесла мать Лори. — Мы об этом не подумали». Разговор, собственно, был закончен. Раджан ждал, когда женщина положит трубку. А она вдруг устало спросила: «У вас много врагов, господин Раджан?». «Кого-кого?» — переспросил он. «Врагов, — зло бросила женщина. Надеюсь, вам известно такое слово в английском языке?». «Нет, — протянул он. — То есть, слово известно. А насчет врагов не знаю». «Вот как!» — удивилась женщина. «Извините, я не понимаю, какое отношение наличие у меня врагов имеет к вашему переезду в Калифорнию?» — спросил он с едва заметным раздражением. «Никакого, — быстро сказала она. — Вы были очень добры к Лори. И я хочу предупредить вас — берегитесь недоброжелателей. А теперь прощайте».

После рождественских отпусков Раджан поместил объявление в «Нью-Йорк таймс», что ему срочно требуется секретарь-стенографистка, желательно со знанием языков и основ юриспруденции. Когда в день публикации, как обычно, в девять тридцать он вошел в свой офис, он увидел в приемной сразу пятерых девушек. «Претендентки», — почему-то вздохнул он, стараясь не смотреть им в глаза. Вслух сказал с деланым весельем:

— Милые девушки, скорее всего, вам придется тащить счастливый билетик. Место-то всего одно.

— Я этот «счастливый» тащу уже третий год, — с напускной небрежностью сказала бархатным голосом высокая брюнетка, доставая из сумочки пачку сигарет. «Красива, — отметил про себя Раджан, поднося ей зажженную настольную зажигалку. — Боюсь, капризная только. И, кажется, злюка». Он повернулся соседке брюнетки. И не смог сдержать восклицания:

— Беата, ты что здесь делаешь?

— Сэр… — девушка непонимающе смотрела на него.

«О, боги! — думал Раджан. — Бывает же такое сходство. И овал лица, и глаза, и фигура. Разве что моложе года на три. И родинка не на лбу, а на правой щеке». Он было отвернулся, но потом вновь стал разглядывать девушку, бормоча: «Нет, такое сходство, это же неестественно, совершенно неестественно».

— Пройдемте ко мне, — пригласил он двойника Беатрисы так окрестил он тут же девушку.

— Готово, втюрился, — услышал он за спиной голос брюнетки, закрывая дверь. — Славно потянули счастливый билетик! — Джилл Крейдл, представилась девушка, все еще недоуменно морща лоб и, видимо, ожидая от него объяснений.

— Пардон, мисс Крейдл, — смущенно улыбался он. — У вас есть сестра?

— Нет, я единственная дочь в семье.

— Знаете, вы и одна моя… родственница похожи, как новорожденные тигрята.