Правитель империи
Шрифт:
— Первыми начали они. Они первыми должны и кончить! А потом, через наш печатный орган мы разоблачаем их политику лишь в тех аспектах. на которые существует идентичность взглядов моего и вашего правительств.
— Но ведь это же все равно — критика третьей стороны! Попытка перенести холодную войну на нейтральную территорию, ваше превосходительство!
— Защита мира, разоблачение агрессоров — что здесь общего с холодной войной? А то, что ежедневно творят их бомбардировщики, пушки, морская пехота, Седьмой флот в Азии — это, по-вашему, очередная мирная инициатива?!
Да,
Посла критикует. МИД Индии критикует. Весьма критически настроенный молодой человек! Дух времени, так сказать. Любопытно.
«Вон один из ста пятидесяти сотрудников ЮСИСа в Дели пикируется с Раздеевым. О том, что это пикировка, мне ясно, хотя бы потому, с какой нежностью Семен Гаврилович взял американца за локоть, как ласково он заглядывает ему в глаза, как пыхтит и краснеет верзила-янки. Уж чего-чего, а взять противника за „яблочко“ мой шеф умеет. И по-настоящему любит это дело»…
Противника — да. И ехидство твое здесь неуместно, молодой сочинитель!..
«А Бенедиктов уже в зале — собрал вокруг себя группу журналистов, проводит летучую пресс-конференцию:
— Господин посол, скажите, где русские будут закупать хлеб, когда весь мир станет коммунистическим?
— Когда весь мир станет коммунистическим, тогда не будет тех спекулянтов, которые ежегодно уничтожают десятки миллионов тонн продуктов только затем, чтобы не снижать на них цену.
— В чем вы видите панацею для Индии?
— Это вопрос к премьеру Индии.
— Какова помощь СССР в нашей следующей пятилетке?
— Почти в два раза больше, чем в этой…
Через минуту Бенедиктов уже возбужденно обсуждает что-то с временным поверенным в делах посольства Италии в Индии…
Вон стоят два высоких, сухопарых сына Альбиона — помощник военного атташе (в мундире, при орденских ленточках, с моноклем) и, насколько помнится, второй секретарь по политическим вопросам (в вечернем фраке, полосатых брюках, с бабочкой). Они молча пьют виски, глядя в стаканы, изредка обмениваются фразами:
— Джордж проиграл на скачках десять тысяч фунтов.
Пауза.
— Он — мот.
Длинная пауза.
— Мне жаль его жену.
Очень длинная пауза.
— И детей.
Пауза до конца приема…
Вон с тремя черными, лоснящимися, сосредоточенно слушающими африканцами судачит дипломат-европеец. Впрочем, судачит он вечно и со всеми об одном: о фатальной неизбежности атомной войны и вселенском катаклизме. Кто бы что ни говорил, кто бы что ни делал, он махал пухлой ручкой, твердил сквозь пухлые губки: „Ни к чему все это, господа. Ка-а-ак ж-жахнет конец всем честолюбивым замыслам и сладким любовным утехам. Завтрашнего дня нет. реальны только сегодня, сейчас, сия минута. Рептилии где-нибудь на Марсе имеют блестящее миллиарднолетнее будущее. А вы, а я — нет. Ваше сегодняшнее здоровье, господа!“.
Честно говоря, я думаю, его скоро отзовут. Но пока на приемы он ходит регулярно. И пьет, пьет. не раз ему пытались говорить, что не так уж все безнадежно; что, конечно, легче принять такую „философию“ — от рюмки до рюмки; что „если бы парни всей земли“, то… „Зачем все это? — уныло тянул он. Вот ка-а-а-а-ак жахнет!“… — И он опрокидывал очередную рюмку в рот. И сейчас он одной рукой держится за поднос, чтобы официант не убежал, а другой поднимает рюмку с чем-то, все равно с чем. замызганный галстук съехал на сторону, рубашка с потертым воротничком, брюки забыли, что на свете существует утюг. Африканцы бесстрастны, вежливы, молчат. Наконец, один из них мягко вопрошает: „А как же Второй Бандунг? Независимость? Будущее?“ „Вот ка-а-а-ак жахнет — и ни Бандунга, ни независимости…“ Ваше сегодняшнее здоровье!
В самый разгар приема, когда я мирно потягивал виски с Аларом, главным репортером „Ред Бэннер“, и болтал с ним о том, о сем, ко мне подошел дежурный и сказал, что меня зовет „сам“. Извинившись перед Аларом, я пошел разыскивать посла. Бенедиктов стоял в вестибюле, в стороне от центрального входа. рядом с ним были Раздеев и Карлов. Бенедиктов раздраженно говорил:
— Если посол утвердил список приглашенных на прием, то он один вправе его изменить. Когда вы будете давать прием от своего имени, вы и будете приглашать, кого сочтете нужным! И помедлив, мягче, но с явной укоризной добавил: — От вас, товарищ Карлов, признаться, не ожидал!
Карлов покраснел, молчал. За стеклами очков Раздеева притаилась улыбочка…»
…Сукин сын!..
«— А завтра он начнет, — Бенедиктов кивнул головой в мою сторону, приглашать налево и направо. И, снова обращаясь к Карлову, закончил: Поймите, это не каприз. Я не хотел приглашать еще некоторое время этого человека! Сегодня Семен Гаврилович мне напомнил об этом.
Раздеев скромно потупил очи:
— А Виктор Андреевич не завтра — он уже вчера начал. Пригласил какого-то самозванца Сардана. Скоро на званые обеды невозвращенцев будем тащить…
— Ну, полноте! — поморщился Бенедиктов. — Я знаю Сардана, это отличный журналист по сельскохозяйственной проблематике. Скромняга и тихоня. И пригласил его я. Кстати, вас, друг мой, — жест в мою сторону, — я позвал вот зачем. Мне нужно знать завтра-послезавтра, и не в общих чертах, а в деталях, что писала индийская печать о „Корпусе Мира“. Дело в том, что заместитель главы этой почтенной организации через два дня будет у меня на ленче.
К послу заспешила Инна Юртасова.
Молодая, ослепительно красивая, популярная звезда нашего экрана. Здесь она с культурной делегацией. Все посольство шушукается, что она, мол, бессовестно липнет к Бенедиктову. Пользуется тем, что его жена в Москве. И Иван Александрович к Юртасовой, мол, явно благоволит. А пора бы, мол, и угомониться в его-то годы…
Мне же кажется, что она из тех натур, что способны опрометью кинуться головой в омут. А почему бы и не полюбить ей нашего посла? Всем вышел».