Правительницы России
Шрифт:
Кроме того, в комнате, где Петра III настигла смерть, были ещё и трое безымянных лиц — двое часовых и кабинет-курьер, приехавший накануне из Петербурга. Современники утверждали, что Орлов, Теплов и Потёмкин были только свидетелями и зрителями, а Фёдор Барятинский, Шванвич и особенно Энгельгардт — прямыми и активными убийцами. Единственным из всех, кто кинулся на помощь Петру Фёдоровичу, был Брессан.
Уже известный нам Георг фон Гельбиг называет убийцами Петра III Алексея Орлова, его двоюродного брата Григория Никитича Орлова, Фёдора Барятинского, Григория Теплова, Фёдора Волкова и Николая Энгельгардта. Последний объявляется Гельбигом именно тем человеком, который и умертвил Петра III. Он писал, что всё вышеперечисленные лица поехали в Ропшу, чтобы «собственноручно умертвить его, в случае, если
Энгельгардт сделал потом быструю карьеру, став к концу жизни генерал-поручиком и выборгским губернатором. И всё же он не был принят при дворе, ибо его считали слишком одиозным для этого.
Красноречива последующая судьба и многих других из тех, кто был причастен к смерти бывшего императора. Алексей Орлов уже перед выступлением из Петербурга в Петергоф стал генерал-майором и секунд-майором Преображенского полка. Затем он вместе с остальными братьями был возведён в графское достоинство, награждён орденом Александра Невского и осыпан дарами — деньгами, поместьями, драгоценностями. До самого конца екатерининского царствования он был одним из влиятельнейших сановников империи. Когда Екатерина умерла, Алексей Орлов был кавалером всех российских орденов, генерал-адмиралом и генерал-аншефом. Только за победу над турецким флотом в Чесменской бухте ему был присвоен титул Чесменского, орден Георгия I класса, осыпанная бриллиантами шпага, серебряный сервиз и шестьдесят тысяч рублей. В честь его побед была выбита медаль, в Царском Селе поставлен мраморный обелиск, а в Петербурге — построен замок, названный «Чесменским».
Князь Фёдор Сергеевич Барятинский — тот, с кем, по версии Алексея Орлова, заспорил Пётр Фёдорович и кого не успели разнять сидевшие за столом собутыльники (прямой виновник смерти бывшего императора), тоже не был обижен Екатериной II. В день коронации он был пожалован чином камер-юнкера, получил 24 тысячи рублей и всю жизнь прослужил при дворе, был удостоен в 1796 году чина обер-гофмаршала, который по «Табели о рангах» соответствовал действительному тайному советнику или генерал-аншефу.
Пётр Богданович Пассек, освобождённый из-под караула ранним утром 28 июня самой Екатериной, тотчас же стал капитаном гвардии, как и Барятинский, получил 24 тысячи рублей, а в придворном звании даже обошёл князя Фёдора, будучи пожалован действительным камергером. Ему было подарено село под Москвой, мыза в Эстляндии и сотни крепостных крестьян. Через четыре года Пассек был уже генерал-поручиком, а потом занимал посты генерал-губернатора в Могилёвской и Полоцкой губерниях. В 1781 году Пассек достиг чина генерал-аншефа. Пользуясь покровительством императрицы, он запятнал себя мздоимством, незаконным отчуждением чужого имущества, присвоением ценностей, конфискованных в таможнях, но, пока была жива Екатерина, всё это легко сходило ему с рук.
Что же касается других участников ропшинской трагедии, то наибольшее их число упоминается в Указе Сенату императрицы Екатерины II от 3 августа 1762 года. «За отличную и всем нашим верноподданным известную службу, верность и усердие к нам и Отечеству нашему, для незабвенной памяти о нашем к ним благоволении, всемилостивейше пожаловали мы деревнями в вечное и потомственное наследное владение, а некоторых из Кабинетной нашей суммы денежного равномерного противу таковых деревень суммою...» И далее идут знакомые нам фамилии — Орловы, Пассек, Фёдор Барятинский, Баскаков, Потёмкин, братья Рославлевы, Ласунский, Бибиков, Мусин-Пушкин и другие.
Указ от 3 августа 1762 года был опубликован в «Санкт-Петербургских новостях» и сопровождался следующей сентенцией: «Её Императорское Величество нимало не сомневалось об истинном верных своих подданных при всех бывших прежде обстоятельствах сокровенном к себе усердии, однако же к тем особливо, которые по ревности для поспешения благополучия народного побудили самим делом Её Величества сердце милосердное к скорейшему принятию престола российского и к спасению таким образом нашего отечества угрожавших оному бедствий, на сих днях оказать соизволила особливые знаки своего благоволения и милости...» Здесь же упоминались и четверо простолюдинов: «...Фёдора и Григория Волковых в дворяне и обоим 700 душ».
Этим же Указом Василию Шкурину даровались 1000 душ, а Алексею Евреинову — 300 (Алексей Евреинов был казначеем и часто выручал Екатерину деньгами).
7 августа было отдано распоряжение от Сената «о пожаловании гардеробмейстера Василия Шкурина в российские дворяне, да Фёдора и Григория Волковых и кассира Алексея Евреинова во дворяне и о пожаловании их деревнями, а Евреинова чином капитанским»...
После главных героев переворота были оделены милостями и его второстепенные участники. Среди них, к немалому изумлению, обнаруживаем мы и Екатерину Дашкову, которая должна бы была занимать подобающее её заслугам место среди главнейших спасителей Отечества. С этого момента отношения двух Екатерин разладились, и хотя окончательно их пути не разошлись, но и о былой близости уже не могло быть и речи.
О заслугах Шкурина перед Екатериной мы знаем точно. Стало быть, и заслуги братьев Волковых тоже были немалыми, если в наградах сравнялись они со Шкуриным, не пожалевшим собственного дома ради сохранения чести Екатерины, и вовремя пославшего ей карету для бегства из Петергофа в самый решительный момент её жизни.
А вот о Фёдоре Григорьевиче Волкове следует сказать кое-что, о чём не знал почти никто из его современников...
Крайне интересный сюжет содержат «Записки» уже знакомого нам Тургенева. Они сообщают о совершенно скрытой от всех неизвестной стороне жизни знаменитого актёра Волкова, с которым мы познакомились в предыдущей повести, когда речь шла о приезде в Петербург драматической театральной труппы, находившейся под его руководством и приглашённой в Северную Пальмиру императрицей Елизаветой Петровной. А то, что будет рассказано дальше, ещё раз докажет, что нет ничего нового, а всё новое — есть основательно забытое старое.
Уже неоднократно цитировавшийся нами Александр Михайлович Тургенев писал: «При Екатерине первый секретный, немногим известный, деловой человек был актёр Фёдор Волков, может быть, первый основатель всего величия императрицы. Он, во время переворота при восшествии её на трон, действовал умом; прочие, как-то: главные, Орловы, князь Барятинский, Теплов — действовали физическою силою, в случае надобности, и горлом привлекая других в общий заговор.
Екатерина, воцарившись, предложила Фёдору Григорьевичу Волкову быть кабинет-министром её, возлагала на него орден Святого Андрея Первозванного. Волков от всего отказался и просил Государыню обеспечить его жизнь в том, чтобы ему не нужно было заботиться об обеде, одежде, о найме квартиры, когда нужно, чтобы давали ему экипаж. Государыня повелела нанять Волкову дом, снабжать его бельём и платьем, как он прикажет, отпускать ему кушанье, вина и все прочие к тому принадлежности от двора, с её кухни, и точно всё такое, что подают на стол её величеству; экипаж, какой ему заблагорассудится потребовать... Всегда имел он доступ в кабинет к государыне без доклада».
Однако Волков не только отказался от поста кабинет-министра и высшего ордена империи, но и не принял поместье и крепостных. Сохранилось свидетельство такого рода: «Рассказывают с достоверностью, что государыня, при восшествии на престол, благоволила жаловать его дворянским достоинством и вотчиною, но он со слезами благодарности просил императрицу, удостоить этою наградою женатого брата его, Гавриила, а ему позволить остаться в том звании и состоянии, которому он обязан своею известностью и самыми монаршими милостями. И государыня...
уважила просьбу первого русского актёра и основателя отечественного театра».
Был ли Волков в столь высокой доверенности у Екатерины? Занимал ли он столь значительное место в организации заговора? Несомненно, что Волков и Екатерина представляли друг для друга взаимный интерес. В беседах о театре и литературе они не могли не касаться политических тем и, вероятно, могли обсуждать и конфиденциальные вопросы. Мнение Волкова и в этих вопросах могло быть очень значимым, ибо многие современники считали его одним из умнейших людей России.