Право на поединок
Шрифт:
После возвращения из Франции Александр стал посылать молодого полковника с инспекторскими поездками — как личного своего эмиссара — в южные области, где дислоцировались главные силы русской армии. Киселев открыл много злоупотреблений, дал дельные рекомендации, точно охарактеризовал многих генералов и штаб-офицеров. Александр был им доволен.
Вместе с тем Павел Дмитриевич, понимая, что он должен выбирать между доверием царя и добрым отношением ревизуемых, вел себя подчеркнуто жестко, демонстративно наживая врагов. Он не сомневался, что его манера неподкупного и нелицеприятного контролера будет обрисована Александру хотя бы в жалобах обиженных. Так оно и вышло.
Во время второй поездки Киселева на юг, в семнадцатом
1) что ты разглашал, что Розену не дают дивизии, потому что он фуражный вор;
2) что ты надменен и чванишься;
3) при осмотре Васильчикова бригады зазнался неприлично в присутствии Беннигсена…
Твоя осанка и запальчивость, вероятно, подали повод к этим слухам и изображению других. Прошу остерегаться. Римские нравы не для нашего века. Хотя пилюли глотают и ныне, но с позолотою. Правило, которое ты недовольно соблюдаешь при подчивании».
Но Киселев прекрасно знал, что делал. Он тоньше Меншикова понимал, что «римский» стиль поведения вернее всего импонирует недоверчивому Александру. И не ошибся.
Через полтора месяца после отвергнутых им предостережений Меншикова Павел Дмитриевич получил письмо от Алексея Орлова, приближенного в это время Александром. Орлов пересказывал разговор с царем: «…Я прибавил: „Вы, Государь, возложили на Киселева тяжкое поручение; оно причиняет ему много неприятностей, но он утешается, видя уже от своих занятий некоторые успехи для службы Вашему Величеству“. Государь, казалось, этим огорчился…: „Поклонись ему от Меня; уверь его в Моей дружбе и, главное, в Моем доверии, — Киселев добрый малый; это человек, который предпочитает интересы, ему вверенные, неприятностям, им получаемым; он держит себя выше их, он прежде всего предан своему долгу; и он прав, — и вот… как надо поступать“».
Через три недели «римлянин» Киселев — «добрый малый», по определению императора, — был произведен в генералы и назначен состоять при его императорском величестве.
Вызвав вполне понятную неприязнь неспособных или нечистых на руку генералов и зависть неудачливых карьеристов, Киселев своей деятельностью по очищению армии снискал себе восторженное уважение иного слоя офицерства. В августе восемнадцатого года Денис Давыдов писал ему из Кременчуга: «Ты сожалеешь о добре, которое сделал, видя столько неблагодарных; это минутная досада, а не постоянное чувство. К тому же, сколько я могу знать, тебе столько благодарных и столько почитающих тебя в нашем корпусе, что весело слушать. По прочтении письма твоего я при некоторых генералах, полковых командирах и офицерах нарочно стал говорить о неблагодарности вообще и потом привел тебя в пример; все одним голосом… до последнего офицера восстали на меня и просили меня уверить тебя, что ты заслужил в корпусе нашем вечную и совершенную благодарность, и что одни подлецы могут быть против тебя…»
Теперь Павел Дмитриевич был силен не только доверием императора, но и преданностью молодых генералов и офицеров. А при тех планах, что бродили в его голове, это было далеко не лишнее…
Павел Дмитриевич был человеком идеально воспитанным и умел вести себя с изысканной вежливостью. Иногда даже чрезмерной. Пушкина раздражала «оскорбительная вежливость временщика», как он выражался, не любя в те поры Киселева.
Но Киселев сознательно эксплуатировал свое умение быть и оскорбительно резким…
Убрав — не без помощи молодого кавалергардского «римлянина» — графа Беннигсена, одного из убийц своего отца, с поста командующего 2-й армией и назначив на этот пост фельдмаршала Витгенштейна, ничем не запятнанного, император, тем не менее, хотел иметь в этой армии особо
После 1817 года Александр последовательно проводил очищение гвардии и Петербурга от генералов и офицеров, которые вызывали его подозрения. Ермолов отправлен был на Кавказ. Бурный вольнодумец Михаил Орлов, недавно еще Александром любимый, — в Киев, начальником штаба 4-го корпуса 2-й армии.
Этот процесс привел к концентрации потенциальных мятежников на Кавказе, Украине и в Молдавии, где расположены были основные воинские силы.
Назначая в 1819 году Киселева начальником штаба 2-й армии, царь преследовал сразу две важные цели: привести в порядок армию и получить высокодоверенного информатора.
Однако Александр — как и многие другие — переоценивал безграничность верности Киселева. Павел Дмитриевич вел свою собственную, чрезвычайно крупную игру…
Злой и проницательный Вигель, внимательно наблюдая за происходящим вокруг нового начальника штаба армии, видя его несомненную близость с армейскими радикалами, писал: «Он из числа тех людей, которые дружатся со свободою, обнимают ее с намерением после оковать ее в свою пользу, чего они, однако же, никогда не дождутся: явятся люди побойчее их, которые будут уметь для себя собрать плоды их преступного посева».
И здесь — к чести Вигеля — ключ к поведению Павла Дмитриевича и вообще ко всей этой запутанной ситуации. Столь недавно поверженный Наполеон был для думающего и жаждущего действия русского офицерства фигурой одновременно ненавидимой как враг Отечества и в то же время глубоко почитаемой как «властелин судьбы». Влияние Наполеона, его личности и карьеры, на идеи и поступки русских деятелей от Александра до Пестеля было чрезвычайно велико.
Диктатура как конечный результат, безусловно, осуждалась даже военными радикалами. Но захват власти и временная диктатура для проведения реформ — это было соблазнительно… Пример Бонапарта давал основание надеждам такого рода. Разумеется, все понимали, что положение в России и положение в послереволюционной Франции различались сильно. Но — и это необходимо помнить — политическая жизнь России в начале двадцатых годов была куда как нестабильна. Обманутые ожидания вчерашних восторженных поклонников Александра-победителя и либерала, демонстративная и, быть может, намеренная непоследовательность его общественного поведения, недоверие к царю консерваторов, раздраженных его конституционными авансами, всеобщая ненависть к «Змею» — Аракчееву, явное отсутствие системы в управлении государством — все это вызвало к жизни сложнейшую политическую игру, противоборство и противостояние влиятельных партий и группировок, особенно в армии. И все это стимулировало самые смелые замыслы решительных, честолюбивых и любящих Отечество людей. Киселев среди них был не последний, но, быть может, самый расчетливый и ловкий.
Вигель явно отводил ему роль маркиза Лафайета, аристократа, возглавившего военные силы революции на первом этапе и затем оттесненного более радикальными генералами. Вигель прозревал — и не без оснований — в окружении Киселева более подходящих кандидатов в Бонапарты…
Явившись во 2-ю армию, Павел Дмитриевич встретил здесь многих своих старых друзей и соратников — Михаила Орлова, с которым не терял связи все эти годы, Сергея Волконского, Пестеля, которые от реформаторского либерализма далеко ушли в сторону революционной конспирации.
Однако люди дворянского авангарда, готовые к реформированию страны, а некоторые из них — и к вооруженному вмешательству в ход искусственно заторможенного процесса, составляли несомненное меньшинство в командном слое 2-й армии. Их численная слабость, отсутствие в их руках крупных воинских единиц лишь отчасти компенсировались активностью и решимостью.
Киселев трезво оценил обстановку и, отнюдь не сочувствуя революционным крайностям, но и не желая торжества ложной стабильности, выработал свою стратегию и тактику.