Право на поединок

Семёнова Мария Васильевна

Волкодав неожиданно улыбнулся. Прежде он так улыбался только когда Мыш принимался ластиться к нему и щекотать крыльями шею, да когда Ниилит звала его вместе почитать саккаремскую книжку… да ещё иногда – глядя, как играет хрустальная бусина на вплетённом в косу ремне.

– Я же говорил, надо было тебе одному… Может, оно и к лучшему, что без меня с Ратхаром поплывёшь…

Тут учёного арранта захлестнуло тёмное бешенство, которое в нём, как он прежде наивно считал, было давно побеждено светом разума и больше не могло смутить его чувств. Захотелось швырнуть об стену блюдо с салакой, перевернуть стол и броситься на Волкодава с кулаками. Нельзя исключать, что именно так он и поступил бы (к немалой досаде хозяина заведения), но в это время уличная дверь распахнулась с таким треском, что все глаза невольно обратились ко входу. Стража!… За нами!… – тотчас пронеслась в сознании Эвриха необычайно отрезвляющая мысль, и ярость опала, задутая ледяным ветерком опасности. На фоне окутанной ранними сумерками улицы действительно замаячили фигуры двоих здоровенных парней, но, судя по непокрытым головам, это были не стражники. И они вовсе не имели в виду никого забирать: наоборот, они волокли с собой человека. Рослого, дородного, чернобородого мужчину, в котором мало что осталось от наглого и самоуверенного Ретилла. Он всхлипывал и норовил согнуться в три погибели, прижимая что-то к груди. Парни втащили его внутрь. Оба в кожаных безрукавках, оба нарлаки. Они пинками гнали Ретилла по проходу между столами, направляя его туда, где сидели Эврих и Волкодав. Когда он приблизился, стало видно, что его зверски избили: губы опухли, под носом и на щеках кровавые разводы, один глаз заплыл тяжёлым фиолетовым синяком. Он судорожно сжимал двумя руками замшевый мешочек, перевязанный пёстрой тесьмой. В мешочке позвякивало.

– Этот сын вшивой овцы пренебрёг справедливостью, – сказал один из парней. – Мы хотим, чтобы он исправил содеянное.

– Чтобы другим неповадно было драть втридорога за то, за что им уже заплатили, – добавил другой. Посмотрел на стоявшего за стойкой Айр-Донна и показал в ухмылке все зубы: – Вот бы у нас на выселках были трактиры вроде твоего, вельх!… Перебирайся к нам, а? Или ещё один такой же открой…

Эврих начал догадываться, что происходило. Нарлаки. Могучие, мускулистые, вооружённые парни. Вроде Тормара. И тех троих, которых Волкодав размазал по стенам в глухом кондарском заулке…

Первый ухватил Ретилла за шиворот и бросил его перед столиком на колени, сопроводив пинком в копчик:

– Давай, гнида, верни добрым людям то, что ты против всякого закона у них отнял…

Несчастный трактирщик, утирая сопли, слёзы и кровь, протянул трясущуюся руку и уронил к ногам Эвриха свой мешочек. Можно было не сомневаться: деньги, востребованные за осла, все до гроша лежали внутри. Молодой нарлак тут же оказался рядом, припал на колено якобы затем, чтобы поднять мешочек и, отряхнув, положить его на край стола. Выпрямляясь, парень подмигнул арранту и тихонько шепнул:

– Друзья великого Сонмора – наши друзья.

Снова схватили плачущего Ретилла под микитки и безжалостно потащили его наружу. Эвриху поневоле стало жалко его. Обидно, конечно, было платить лишние деньги, но какие деньги стоят того, чтобы… Он покосился на Волкодава и увидел, что венн наблюдал за происходившим с полным безразличием. Так, словно суета этого мира уже не имела к нему отношения. Потом Волкодав перевёл взгляд на курившуюся свечку. И вдруг сделал некое движение одними плечами. Эврих явственно видел, что он не поднимал рук и вообще не прикасался к свече. Однако та слетела со стола, словно сбитая мощным, резким ударом. Стукнула в стену и погасла, падая на пол…

Крепость стояла поодаль от города, там, где окаменевшими волнами вздымались последние утёсистые отроги Заоблачного кряжа. Дорога шла вверх, и Эврих время от времени оглядывался на хлопотливый муравейник тин-виленских улочек и пристаней, заполнивший оба берега изогнутой бухты. Дальше было море; горный хребет без раздумий шагал в него с берега, превращаясь в отдельные острова и наконец совсем исчезая, словно шипастый хвост дремлющего дракона. Бесчисленные острова зеленели и кое-где на высоких местах уже вспыхивали осенними красками, а под отвесными обрывами скал во множестве сновали мелкие кораблики и юркие лодки. Рыбы там, как говорили, количество было неимоверное, не говоря уж о крабах, водорослях и съедобных моллюсках. Ещё два дня назад Эврих полной грудью пил бы ясный морской воздух, превозносил суровую красоту, дарованную здешним местам, и заранее подыскивал слова, чтобы достойным образом её описать. Сегодня он смотрел вокруг с недоумением: зачем?… Красивый, работящий и зажиточный город, где каждая улица упиралась в причал; утреннее море и благодатные острова – зачем?…

Волкодав молча шёл рядом с аррантом, полуседая грива распущенных волос мела его по лопаткам. Вдоль спины пролёг Солнечный Пламень и при нём два тяжёлых деревянных меча, Мыш сидел на плече и время от времени тихо попискивал, прижимаясь к шее хозяина. Два пешехода уже миновали знаменитые яблоневые сады, где для зверька наверняка была уйма всякого интересного и заманчивого, но маленький любопытный летун так ни разу и не отлучился. На другом плече венна висела котомка с самыми необходимыми пожитками. Запасная рубашка, вязаная безрукавка, миска с ложкой и кружкой, мыло, гребешок и Зелхатов трактат… чего ещё?… Прочее немногочисленное имущество осталось на сохранении у Айр-Донна. Когда Волкодав вернётся, он его заберёт. То есть – если вернётся.

Накануне вечером Эврих употребил всё своё красноречие, пытаясь убедить венна отказаться от безнадёжного предприятия. Перед рассветом, когда плохо спавший аррант придумал уже вовсе неотразимые доводы и вылез наконец из-под смятого одеяла, Волкодава в комнате не оказалось. Эврих не без труда отыскал его у Айр-Донна на кухне. Венн, успевший посетить баню, сушил волосы у огня, и перед ним, само собой, тоже курилась душистым паром мисочка шерха. Он, может, в самом деле способен был не пьянея проглотить жбан сивушного трактирного пойла, но головную боль следовало лечить. Эврих встретился с ним глазами, и тщательно приготовленная речь умерла нерождённой. Всё было уже решено.

Крепость – овеществлённая песнь во имя Близнецов – была выстроена на славу. И её создателей явно не волновало, что в Тин-Вилене, управлявшейся советом кончанских старейшин, царил крепкий порядок, а могущественных и жадных народов, способных покуситься на процветающую «Младшую Сестру», поблизости просто не имелось. Замок был возведён даровитыми зодчими, определённо понимавшими толк в войне и осадах, и деньги на строительство, по-видимому, тратили не жалеючи. Твердыня Близнецов как бы венчала собою крутой каменистый холм, вырастая из неприступной скалы и возносясь к небу башнями и зубчатыми стенами. Измерив их взглядом, молодой аррант затосковал ещё больше. Думать о скрытном проникновении в подобное место было поистине самонадеянно…

Пустынная дорога между тем подобралась к последнему повороту. Зоркие глаза сторожей, смотревших со стен, наверняка уже ощупывали двоих путников, шедших из города. С этого расстояния, впрочем, ещё нельзя было различить лиц, и Волкодав остановился:

– Всё, хватит меня провожать…

Эврих стоял молча и только кусал губы, но, видно, на лице у него было написано столько всего разом, что Волкодав вдруг виновато развёл руками:

– Ты меня прости… Ну не могу я её бросить.

Учёный аррант быстро шагнул к нему и обнял что было силы, уткнувшись лицом в плечо.

– Брат… – выговорил он задыхаясь.

Он ещё хотел добавить что-то нелепое, глупое и совершенно ненужное, вроде того, чтобы Волкодав уж как-нибудь поберёгся и дал слово, что уцелеет в предстоявшем ему деле… горло перехватило окончательно, и венн заговорил первым. Он сказал:

– Я про этого Ратхара слышал только хорошее, но ты всё равно… поедешь, береги себя по дороге. Вы, учёные… вечно во всё впутаетесь…

Эврих кое-как оторвался от него, поднял ставшие почему-то мокрыми глаза. Волкодав был выше ростом и смотрел на него сверху вниз. Действительно как брат на брата. Старший на младшего. Наверное, всему виной была их долгая привычка друг к другу, помноженная на близкое расставание и понятный страх Эвриха перед внезапной необходимостью путешествия в одиночку… в общем, полуграмотный венн, молчун и порядочный самодур, с его приводящими в ужас понятиями о чести и справедливости – этот венн отчего-то вдруг показался Эвриху самым близким и родным существом на свете. Старшим братом. Мудрым пестуном и защитником юного умника, который только и способен кичиться книжной премудростью, а на самом-то деле…