Право на поединок
Шрифт:
Кавтин между тем удостоверился, что его помощь не требовалась. Парень со сломанным локтем всхлипывал у стены, пытаясь устроить изувеченную руку как-нибудь так, чтобы боль стала терпимой. Его товарищ и вовсе не отваживался пошевелиться, чтобы Рейтамира с перепугу не проткнула копьём. Острый наконечник и так упирался ему в спину гораздо сильнее, чем требовалось. Кавтин вложил меч в ножны и позволил себе удивиться:
– Откуда ты знаешь меня, незнакомец? Прости, я не припоминаю тебя… – Повернулся к Эвриху и вежливо добавил: – Как, впрочем, и тебя, достойный аррант.
–
– Наместник поселил Иннори у себя в доме, – торопливо вмешался Эврих. – Он много рассказывал нам о тебе. Ты уже видел его?
– Нет, там мать, – совсем по-мальчишески мотнул головой Кавтин. – Мы только подъехали, тут прибежал этот отрок и закричал, что здесь… Ну, я сразу… Значит, это вы спасли братишку на реке? – Эврих кивнул, и Кавтин улыбнулся: – Мне жаль, я подоспел слишком поздно и не смог оказать вам ответного благодеяния. Но, как бы то ни было, отныне вы – мои гости. Мой меч и моя честь порукою в том, что вы пребываете под моей защитой. О ком же мне молить Священный Огонь, благородные господа?…
– Я странствующий учёный, меня называют Собирателем Мудрости, – начал привычно излагать Эврих. – А это мой слуга и телохранитель, я зову его Зимо…
– Люди зовут меня Волкодавом, – глядя Кавтину в глаза, перебил венн.
Молодому нарлаку потребовалось некоторое время, чтобы полностью осознать смысл этих слов. Однако затем подвижное юношеское лицо словно окаменело, голубые глаза превратились в две морозные льдинки, и, если Волкодав ещё понимал что-нибудь в людях, Кавтин успел горько пожалеть о поспешно произнесённой формуле гостеприимства. Но тут уж ничего поделать было нельзя. Сказанных слов назад не берут. Погоди!– усмехаясь про себя, мысленно утешил его Волкодав. Не всегда мы будем твоими гостями. Я в своё время одиннадцать лет ждал. Или за околицу выйди, там я тебе уже не гость, ведь владения тут не твои…
Юный брат Канаона ещё не выучился как следует прятать свои чувства. Он уже открывал рот – явно для того, чтобы во всеуслышание окатить Волкодава именно теми словами, что мысленно подсказывал ему венн, – но тут между вооружёнными слугами решительно протолкалась Сигина. Средний сын купца был воспитан в строгости и не счёл возможным продолжать ссору в присутствии «матери достойных мужей».
– Как хорошо ты сказал о моих сыновьях! – обрадовалась Сигина. – Достойные мужи! Это про них. Может быть, ты с ними знаком?…
– Прости, госпожа: не имел чести, – поклонился Кавтин. И добавил ледяным голосом, глядя сквозь Эвриха: – Я хочу, чтобы вы двое сегодня же предстали перед моей почтенной матерью. Мы будем ждать вас в доме наместника.
Круто повернулся и вышел, и слуги прикрыли за ним дверь.
Эврих повернулся к венну и беспомощно развёл руками. В одной руке у него была склянка, в другой – тряпочка.
– А ещё говоришь, я болтун!…
– Он всё равно дознался бы, – равнодушно сказал Волкодав.
– О чём? – удивилась Сигина, отбирая у Эвриха пузырёк.
Венн ответил по-прежнему равнодушно:
– Когда-то давно я убил его брата.
– Это плохо, – занявшись его спиной, огорчилась женщина. – Братьев никогда нельзя убивать…
Эврих достал другую тряпочку.
– Эй! – подал голос старший из пленников, тот, которого стерегла Рейтамира. – А с нами что будет?
Его сотоварищ ни о чём не спрашивал, только плакал от боли, содрогаясь всем телом. Завтрашний день его не слишком заботил. Ибо хуже, чем сейчас, быть уже не могло. Волкодав скривил губы. Он-то знал: ещё как могло. И притом намного, намного…
– Что уставился? – спросил он пленника. И кивнул на Эвриха: – Вон твой хозяин. Он скрутил, ему и решать.
Таков был закон, соблюдавшийся, кажется, во всех известных ему странах. Пленник завозился на полу, стараясь встретиться глазами с аррантом.
– Захочет – в Самоцветные горы продаст, – с удовольствием предположил Волкодав. – А то стражникам государя кониса выдаст, пускай за разбой на кол посадят…
Сказал и почувствовал, как дёрнулась рука Эвриха, промывавшая кровавую полосу у него на плечах. Наверное, долго потом будет возмущаться жестокостями, которые только варварский ум и мог породить. Приплетёт ещё что-нибудь насчёт некоторых грубых людей, которых собственные прошлые муки сделали нечувствительными к чужому страданию. Ну и пускай его.
– Ой посадят… – неожиданно подыграла Волкодаву Сигина. – Они такие. Только смотрят, как бы кого посадить…
Разбойник тоже задёргался. Не иначе, вообразил себя повисшим на окровавленном мерзком колу. Потом стиснул зубы и проскрипел:
– Сонмор с вас живьём шкуры сдерёт…
– Кто такой Сонмор? – в лоб спросил Волкодав.
– Конис правит в Кондаре днём, – был ответ. – А Сонмор – ночью! Вот кто он такой!…
Волкодав примерно это и предполагал, так что слова пленника его ничуть не смутили.
– Доберётся до нас твой Сонмор или не доберётся, – проговорил он лениво, – тебе-то разницы уже не будет. А на каторге с такими, как ты, молодыми, смазливыми, знаешь что делают?… Не знаешь? Сейчас объясню…
Разбойник, видимо, и без объяснений вполне себе представлял. Он яростно рванулся, но освободиться не смог.
– Хватит! – возмутился Эврих. Он косился в окно. На постоялых дворах нередко приключались пожары, и потому окна делались широкими, как раз выбраться человеку. А чтобы эти самые окна не становились удобными лазейками для воров, хитроумные плотники придумали для них особые ставни, крепко запиравшиеся изнутри. Посередине ставня делалась маленькая отдушина, перекрытая деревянной задвижкой.
Когда ворвались грабители, Эврих что-то записывал со слов Рейтамиры, и ради солнечного света окно было распахнуто настежь.
– Вот что, – приговорил учёный. – Не нужны вы мне!… Вон окно – катитесь на все четыре стороны. Развяжи их, Рейтамира!…
Молодой женщине было страшновато. Она подошла сперва к молодому, страдавшему от боли в руке. Жало копья было остро отточено с обеих сторон, и Рейтамира принялась пилить им верёвку.
– Погоди… – поднялся Волкодав. – Кошелёк свой он пускай здесь оставит… И тот второй тоже…