Право на поединок
Шрифт:
Гарахар посмотрел на арранта, на неоконченное письмо…
– Я тебя подожду, господин мой, – с улыбкой сказал ему Эврих. – Поразмыслю покуда, как лучше изложить твоё дело…
Пришлось наёмнику перелезать через скамью и идти к стойке. Волкодав бросил за неё отвоёванные пояса и выпрямился навстречу. Меч у сегвана был, конечно, завязан, но молодцы вроде него очень не любят ходить с пустыми руками. Сам привык людей обижать, вот ему и мерещится – сейчас нападут. Волкодав, раздосадованный, что не справился с мономатанцем, живо обшарил его глазами с головы до ног. Намётанный взгляд вмиг отметил высокие, под самое колено, сапоги и чуть-чуть оттопыренное правое голенище. Что у него там? Дубинка?…
Сегван нагнулся, не спуская с него глаз, и вправду сунул пальцы внутрь сапога. Как и ожидал венн, это оказалась дубинка. Не очень длинная, гладкая, утолщённая кверху, с круглой шишечкой на рукояти, чтобы в драке не выскальзывала из вспотевшей ладони. Подобное оружие в Кондаре почему-то не запрещали носить при себе. Меч завязывай и на луке чтобы никакой тетивы, а дубинку – пожалуйста. Видно, тех, от кого зависел запрет, ни разу такой штуковиной по головкам не гладили. А трудное это дело, наверное, составить об оружии толковый закон. С одной стороны, в самом деле незачем вроде расхаживать по городским улицам с копьями и мечами. С другой стороны, этак можно дойти до того, чтобы на всякий случай руки вязать. Ибо руки, если поразмыслить, сами по себе оружие хоть куда…
Гарахар перехватил дубинку привычным движением многоопытного бойца, взгляд стал напряжённым.
– Спрятал бы ты её, парень, – предостерёг наёмника Волкодав. – Сгодится ещё!
– Позови свою жену, венн, я её… – рявкнул в ответ Гарахар. Дубинка, зажатая в крепкой руке, мелькнула вперёд.
Волкодав успел по достоинству оценить удар, направленный в горло. Таким ударом, достигни он цели, не то что человеческое тело – стену можно проткнуть… Нет, не стоило Гарахару так бить. И веннских женщин трогал он ох и зря… Волкодав за это разобрался с ним безо всякого кан-киро, обычным боем своего племени. Его движение мало кто успел разглядеть. Он сделал короткий шаг, левая рука хлестнула наотмашь, разворачиваясь ребром… Удар перехватил дубинку на середине разгона. Раздался короткий треск, что-то звонко брякнуло в стену позади стойки, мало не сшибив рыбье чучело, висевшее на деревянных гвоздях. Стоум наклонился и изумлённо поднял деревянный обрубок. С одного конца гладкий и закруглённый, с другого – украшенный веником размозжённых волокон. В нём кое-как ещё можно было узнать переднюю половину дубинки.
Стойка была у Волкодава слева, вот он и пустил в ход левую руку. Чтобы ненароком кого-нибудь не зашибить.
Наёмник, промахнувшийся с ударом, неподвижно смотрел на остатки, задержавшиеся в кулаке. Этого не могло быть, но это случилось, глаза не обманывали его. Живая ладонь разрубила плотное мелкослойное дерево, как гнилушку. Во всяком случае, Гарахару уже казалось, будто Волкодав почти не затратил усилий. Сегван помимо воли задумался, что было бы, шарахни эта пятерня ему, Гарахару, по шее. Или по…
– Сядь! – по-прежнему негромко, но внятно сказал Волкодав. – У тебя письмо лежит недописано!
Стук разбудил Мыша. Сообразив, что пропустил нечто весьма интересное, зверёк живо перелетел хозяину на плечо. Встопорщил шерсть и воинственно тявкнул сразу на всех.
Молодые подмастерья, сидевшие рядом с кожевником, одновременно раскрыли рты – требовать продолжения боя. Слишком быстро всё кончилось; хотелось любоваться ещё. Мудрый усмарь изловчился пнуть под столом сразу обоих. Он-то понимал, что выдержка у венна не беспредельная. И почти вся ушла на то, чтобы не изувечить оскорбителя жён.
Гарахар вернулся на своё место, молча сел и некоторое время смотрел куда-то сквозь Эвриха. Он явно видел перед собой не аррантского умника, а чью-то ладонь, занесённую подобно мечу.
– Позволь, господин, я напомню тебе, на чём мы остановились, – в конце концов осторожно проговорил Эврих. Деяние Волкодава и на него произвело немалое впечатление, но он предпочёл не показывать виду. Сперва следовало исполнить работу. И получить за неё плату. Желательно такую, чтобы окупить место за столом и маленькую вывеску на двери. А если вправду хочешь работы, лучше не восторгаться, глядя, как твоего заказчика едва не пришибли.
– «Почтенному Неклюду от Гарахара, пребывающего ныне в славном Кондаре, на постоялом дворе Лумона Заплаты, низкий поклон, – вполголоса перечитал Эврих начало письма. – От тебя давно не было вестей, так что сердце моё полнится беспокойством…»
Было заметно, как постепенно таяло перед глазами сегвана видение беспощадной руки, готовой смахнуть голову с плеч. Арранту пришлось ещё дважды читать ему написанное, но вот он окончательно вспомнил, на котором свете находится, и вновь начал втолковывать Эвриху, какое такое дело было у него к галирадцу Неклюду. Люди в трактире налегали на сольвеннскую селёдку и копчёных угрей. Поющий Цветок и Слепой Убийца уплетали из одного горшочка отменную камбалу, благоухавшую луком и душистыми пряностями. Сонморовы посланцы тихо убрались прочь, Стоум же, исполнившись внезапного задора, кликнул слугу. Парень весело вколотил в стену два длинных гвоздя, а потом укрепил на них отнятые пояса. Так в Кондаре принято было обозначать доблесть охранника, не убоявшегося вооружённых врагов. Волкодав поглядывал на работника без большого восторга. Если бы кто спросил его мнения, он бы эти пояса лучше отдал за выкуп. Он видел, как Стоум припрятал оба обломка дубинки. И тот, что улетел за стойку, и рукоять, выброшенную Гарахаром под стол. Уйдёт сегван, и трактирщик чего доброго велит вколотить в стену ещё один гвоздь. И будет до хрипоты перечислять видоков, доказывая новым гостям, что деревяшку в самом деле перерубила человеческая рука.
Когда Стоум уже закрывал двери, Эврих отозвал Волкодава в сторонку.
– Я тебе хочу рассказать… – начал он с таким видом, словно собирался поведать о кончине всеми любимого родственника. – Ты понимаешь, наёмный писец не должен кому-либо раскрывать содержание посланий, прошедших через его руки…
– Ну и не раскрывай, – сказал венн.
– Нет, я должен, ибо тут случай особого рода. Знаешь, о чём писал в Галирад тот сегван, которому ты дубинку сломал? Он спрашивал какого-то Неклюда, куда запропастился их общий приятель Зубарь и ещё пятеро, которым уже давно следовало бы здесь объявиться.
– Так…
– Я немного разговорил сегвана и узнал, что они собирались вместе дождаться некоего Астамера и на его корабле отправиться за море, в Тин-Вилену. Оттуда якобы приезжал воинствующий жрец Близнецов и показывал непобедимые боевые приёмы. Вот они и надумали ехать к «полосатым» на службу…
Опять Тин-Вилена, закрывая за ним дверь, повторил про себя Волкодав. Опять этот таинственный Наставник. Жалко, что мы с Эврихом поедем совсем в другую сторону и не заглянем туда. А то я не отказался бы посмотреть на опозорившего Искусство. Да правит миром Любовь… Кто, интересно бы знать, учит, вернее, недоучивает кан-киро, даже не пробуя изменить души людей?… Воинствующий жрец, в полной мере постигший дар Богини, уже не остался бы воинствующим жрецом… Или я чего-то не понимаю?… Самому-то мне сколько пыталась Мать Кендарат дать эту Любовь, а я? Я хоть чуточку изменился?… То-то она от меня потом отказываться собиралась…
Ещё два дня всё повторялось, как в первый. Разнилась только внешность Сонморовых людей, являвшихся искоренять из «Зубатки» не в меру наглого венна. Первый был уроженец Саккарема, до того рослый, могучий и жирный, что его без большого труда удалось бы разделить на двух с лишком Волкодавов. Или на трёх Эврихов. От этого человека Стоумова харчевня претерпела некоторый ущерб. При всей своей толщине саккаремец оказался гибок и очень увёртлив, но телесная тяжесть брала своё: сокрушительный прыжок, слегка подправленный Волкодавом, унёс его прямо на стол, и Божья Ладонь разлетелась в мелкие щепы, не сколотишь обратно.