Право на риск
Шрифт:
— Братцы! Что мы вам, тракторы? Тонны грузов переведите в тонно-километры. Льдина не стадион! На ней торосы, заструги, ропаки! Этак мы месяц груз собирать будем! Одно найдешь, другое заметет, и не разыщешь!
Хозяйственный, практичный человек Иван Дмитриевич сразу усмотрел недоброе — мол, ту же драгоценнейшую гидролебедку можно и утопить или запасную бухту троса к ней, да мало ли чего они недосчитаются при разбросе километр-полтора.
В кулуарах Иван Дмитриевич был точнее:
— Ишь, додумались! Дадут из самолета пинком под зад, а там делай что хочешь. Не пойдет! Братцы, товарищ Водопьянов, как так? А? Ерунда получается.
Сторонники выброски, естественно, гарантировали подстраховку в доставке грузов. Но тут восстали хозяйственники. Получалось, что экипировать экспедицию при такой «подстраховке» пришлось бы едва ли не дважды!
Кренкель, знавший капризность и хрупкость радиоаппаратуры, с самого начала держался нас. Услышав о возможной пропаже гидролебедки или какого другого научного оборудования, Федоров гарантировал успех научной работы только при «плавной» доставке аппаратуры. Ширшов — то же.
«Бунт» членов будущей экспедиции сыграл немалую роль в нашей победе.
«Соль» деталей, о которых говорил Шмидт, оказалась настолько крепкой, что теперь даже свидетельства знаменитых полярных исследователей ратовали уже за нас. Они в своих книгах указывали, что в районе полюса есть мощные поля многолетнего пакового льда. Они способны выдержать тяжелые воздушные корабли. Нет солидного опыта посадок? Будет! Ведь не было еще и дрейфующих станций! А мы отправляем.
План посадки огромных экспедиционных самолетов на дрейфующий лед при всем его «безумии» выглядел теперь более практичным, чем вариант парашютного десанта. Решение было принято и утверждено правительственной комиссией.
Уже в июле, месяц спустя после нашего возвращения из разведочного полета, к острову Рудольфа ушел ледокол «Русанов». Он вез все необходимое зимовщикам — запасы продовольствия и горючего для группы обеспечения экспедиции.
ОСАДА И ШТУРМ
Всегда бодрый и жизнерадостный Отто Юльевич Шмидт вошел в то утро в кают-компанию хмурый. Он мрачно оглядел сидевших, молча занял командирское место во главе стола. Порядок на зимовках корабельный. Застолье расписано по штату.
Многие из членов экспедиции, которой предстояло штурмовать Северный полюс, недоуменно переглянулись. Командир выглядел как человек, которого всю ночь мучили кошмары. Даже холеная борода выглядела помятой. В конце стола, где сидели бортмеханики, зашептались.
— Эта погода кого угодно измотает! — заметил сидевший рядом со Шмидтом розовощекий крепыш Папанин.
Мы, сидевшие в середине застолья, расценили утомленность Отто Юльевича по-своему. Отвратительная полярная весна с туманами, пургами, конечно, штука лихая, но были и другие причины для дурного сна. Вечерами мы слушали радио. Надо же, говоря по-летному, «гасить» время. Вот и «гасили».
Радиостанции всего мира уделяли нашему вынужденному сидению на острове Рудольфа солидное внимание. Они наперебой вещали о провале большевистских планов «завоевания полюса». К этому делу привлекались и авторитеты: полярные исследователи, путешественники. И весь этот хорошо спевшийся хор твердил одно: «Большевики предприняли безумную идею», «Большевики потерпели полное фиаско», «Иначе и быть не могло, ибо даже прекрасно оснащенные экспедиции американцев и не мечтали о высадке дрейфующей станции в районе полюса с самолетов».
Сидя в девятистах километрах от шапки мира, слушать все это было тяжело и нудно. Наше состояние можно понять, потому что кое-что в планах приходилось менять. Намечалось идти к полюсу строем. Но в строю тяжелые машины не дотянули и до Архангельска: погода помешала. От Архангельска потянулись цугом, а потом автономно. Парад в воздухе требовал слишком много горючего, метеоусловия не позволяли идти по ранжиру.
Но… Но тут погода принялась играть на наших нервах что и как ей вздумается. Ожидалось, что мы просидим на острове шестидневку, от силы две. В те годы недель не было, думается, только потому, что выходной приходился на церковное воскресенье. Однако прошло уже пять шестидневок, целый месяц!
Пошли разговоры — мол, Махоткин, видимо, оказался прав, утверждая, что базироваться на острове Рудольфа гиблое дело. Так оно как будто и получалось: если погода на полюсе, по расчетам синоптиков, приличная, у нас на куполе туман — не то что зги, пропеллера из кабины не видно.
Начальство донимало нас проверками и перепроверками готовности, мы и сами искали себе дела, но безделье — самый страшный враг зимовщиков — чувствовалось. Мы понимали, что ожидание неизбежно, что бессмысленно рисковать, но представьте себе пассажира, который торопится, а поезд час, день, месяц торчит на запасном пути. Тут никакие занятия не идут на ум. Даже если постараться устать так, что ноги не держат, все равно в голове ералаш. А если учесть, что почти все ребята молодые — много комсомольцев, кровь с молоком, то понятно, что молоко если и не начинает бродить, то колобродить наверняка.
Вечером на тридцать третий день сидения в ожидании погоды на полюсе из дальнего угла кают-компании, где ужинали бортмеханики, послышался голос:
— Отто Юльевич, не можете ли вы ответить на один вопрос?
— С удовольствием, — ответил Шмидт. Его голубые глаза из-под лохматых бровей смотрели радушно. Видимо, уже в тоне вопроса ему почудился подвох, но он с готовностью принял вызов.
— Скажите, куда вы кладете бороду, когда спите? Под одеяло или поверх?
Шмидт вскинул брови, потом задумался и забрал бороду в свой могучий кулак.
— Гм…
— Поверх или под одеяло? — вкрадчиво вопросил голос.
— Не знаю, — ответил Шмидт. — Никогда не задумывался над этим. А действительно, куда? Под одеяло или поверх? Странно, никогда не обращал внимания.
В кают-компанию вошел синоптик Дзердзеевский. Взоры всех обратились к нему. Пожалуй, ни один художник мира не потратил столько времени на изучение оригинала своего будущего портрета, сколько участники штурма Северного полюса занимались мимикой авторитетнейшего синоптика. По одному едва уловимому движению бровей Дзердзеевского мы безошибочно угадывали прогноз погоды на следующие сутки. И не ошибались в своих прогнозах. Стоило войти Дзердзеевскому, как разговоры смолкали.