Право на совесть
Шрифт:
— Ну, что же. Если вы, действительно, согласны помочь, то я могу рассказать и о наших планах…
Галина выжидающе молчала и мне оставалось только продолжать.
— Одна из возможностей ликвидировать гауляйтера — это подстеречь его где-нибудь недалеко от дома при выезде или приезде. У нас будут люди, которые смогут близко подойти. Надежнее всего было бы проникнуть во внутренний двор или сад рядом с домом. Спрятаться где-нибудь заранее. В любом случае нам нужны будут сведения о точном времени для действия и, наверное, даже помощь, чтобы проникнуть поближе к дому. Здесь
Галина продолжала упорно молчать и избегать моего взгляда, но слушала очень внимательно.
— Это — один план. Есть и другой. На тот случай, если вы захотели бы взять на себя риск побольше… Ваш выходной, кажется, во вторник. В какое время вы уходите с работы?
Галина положила локти на стол и ответила почти по-деловому.
— Часов в пять. Но могу и в четыре…
— Удобное время. Существует особое приспособление, называемое магнитной миной. Маленькая, незаметная коробочка, которая прочно приклеивается ко всему железному, даже к пружинам гауляйтеровской кровати. Когда Кубе ложится спать?
— По-разному…
— Ну, хорошо. В этом пакете есть мина и записка, — как с ней обращаться. Если, скажем, замедлительный карандаш в мине будет десятичасовым, то она взорвется после полуночи. К тому времени вы будете уже далеко. Может быть даже на самолете, летящем в Москву.
— Я не одна.
— Знаю. Вашу сестру Валю и ее детишек вывести будет нетрудно. От хутора Дрозды до леса — рукой подать. Мы пошлем наших людей и их проводят в нужное место. Только боюсь, что в этот вторник мы еще не успеем принять вас и вывести Валентину с детьми. Наверное, только к следующему вашему выходному дню…
Галина поднялась решительно со стула и пошла к окну.
— Не знаю, товарищ… Страшновато что-то…
Она в первый раз назвала меня товарищем и на душе у меня стало совсем спокойно. Я подошел к ней.
— Подумайте. Время еще есть. Не очень много, правда, но все же…
Галина повернулась ко мне и твердо ответила.
— Да. Я подумаю.
Я кивнул в сторону розового свертка, лежавшего на столе.
— Пакет пусть пока останется у вас. Лишний раз носить его опасно. У вас вряд ли будут искать такие вещи. Когда решитесь, скажите повару, он вызовет меня. Только очень долго не думайте… До свиданья, товарищ Галина…
Галина снова улыбнулась. На этот раз открыто.
— До скорого…
Перед тем как открыть наружную дверь она посмотрела на меня внимательно и, тряхнув головой, повторила как бы больше для себя.
— Я подумаю. Обязательно подумаю…
Звучание ее слов было похоже на какое-то уже принятое решение.
Я шагнул через порог в темноту осеннего вечера.
Разведчиков, в первую очередь, учат осторожности. Поэтому письмо, которое Маруся получила из моих рук в понедельник, было в сущности грубым нарушением правил. Ночью, на тонком листке папиросной бумаги, я выписал практически все, о чем разговаривал накануне с Галиной. Имена не упоминались и о многих вещах говорилось условным кодом. Тем не менее, опытный глаз гестапо быстро понял бы суть письма, если бы оно попало к нему в руки.
Трудно сказать точно, что заставило меня пойти на такой риск. Может быть, особое военное время, когда разрешалось больше, чем предусматривали школьные правила. Может быть, необходимость спешки и боязнь, что нервы Галины не выдержат долгого напряжения. А может быть, скорее всего, уверенность, что наша смелая и находчивая связная сумеет обойти контроли и опасности. Поэтому мое обращение к ней звучало немного торжественно.
— Эту записку, Маруся, надо срочно доставить полковнику. Если она попадет в руки немцам — конец делу и всем нам. Действовать нужно наверняка. Берешься пронести?
Маруся повертела задумчиво в пальцах трубочку туго накрученного на спичку листка и, как бы примериваясь к ее размерам, сказала:
— Я пронесу…
Вечером того же дня записка была благополучно доставлена Куцину.
Отдыхать в партизанском районе Марусе пришлось всего одну ночь. Полковник немедленно послал ее обратно в город. Записок на этот раз прятать нигде не пришлось, но перед тем как передать нам устное послание Куцина Маруся подавила коварную улыбку.
— Просили передать, что все в порядке. К концу недели будут проводники и для города и для хутора Дрозды. Отдельно же полковник велел сказать, что если еще раз пришлете такое письмо, он все равно оторвет вам по возвращении голову.
— И говориль, верно, еще пара крепкий слов, — засмеялся Карл.
Он не ошибся, Куцин был возмущен откровенностью нашего послания. Полковник не подозревал, что именно это письмо принесет всей оперативной группе правительственные награды, а ему лично — Орден Отечественной Войны первой степени.
Тем временем события начали разворачиваться с головокружительной быстротой.
Около пяти часов, во вторник, Галина пришла к повару Рыбакову. Не снимая пальто и даже не поставив на пол тяжелую по виду корзину, закрытую холщевым полотенцем, она сказала только одну короткую и не совсем понятную повару фразу.
— Передайте срочно вашему знакомому, что обещанный ответ я дам ему сегодня.
— Другими словами, придти ему к вам, что ли, — переспросил Рыбаков.
— Нет, нет, — почти испугалась Галина. — Ни в коем случае. Только так вот, точно, и передайте, — что ответ будет сегодня вечером.
И поспешно ушла.
Во вторник вечером Карл и, я вернулись на квартиру одного из наших связных поздно. Связной не спал. Он встретил нас на пороге с озабоченным лицом.
— Приходил сын повара. Ждал вас очень долго. В чем дело не сказал. Зайдет снова завтра утром.
Мы с Карлом переглянулись. Все шло хорошо. Галина, видимо, решилась. Утром можно будет приступить к конкретной работе.
Но решение Галины оказалось гораздо более бескомпромиссным, чем мы могли предполагать.
Рано утром нас разбудил хозяин квартиры.
— Подымайтесь, ребята, к вам гость пришел.
Сын повара стоял в сенях, прислонившись к маленькому, низкому окну. При звуке наших шагов он резко обернулся. Мы увидели, что лицо его было неестественно бледным и только скулы горели лихорадочным румянцем. Он заговорил быстро и возбужденно.