Право на возвращение
Шрифт:
– Что вы будете?
– спросил он Карпухина, показывая жестом на стул перед овальным столом.
– Омлет? Пиццу? Может, борща хотите? Я закажу, нам принесут из кухни.
– Спасибо, - отказался Карпухин.
– Я только что поел. Кофе бы с удовольствием.
– Кофе так кофе, - с некоторым удивлением отозвался Анисимов. Заказ он все-таки сделал, позвонив по телефону, и молчал, пока не появилась официантка с подносом - к удивлению Карпухина, это была не русская девушка, а типичная восточная красавица, уроженка, скорее всего, Йемена или Ирака.
– Я
– Должен позвонить Мейер, он сейчас в школе, если, конечно, не отправился куда-нибудь в другое место.
Пока Анисимов ел, Карпухин позвонил домой - Руфь с Симочкой ждали его звонка, волновались, конечно, - за него почему-то, а не за Гинзбурга, и от волнения отправились на пляж, где уже успели несколько раз искупаться, но волны сегодня не маленькие, и похоже, спасатели скоро начнут выдергивать купальщиков из воды, а вода замечательная, просто парное молоко... И вообще, ты когда собираешься возвращаться, скоро вечер уже?..
До вечера было, вообще говоря, еще достаточно времени, Карпухин не стал вдаваться в объяснения, сказал, что позвонит, когда сядет в поезд, и отключил связь. Анисимов говорил по мобильному на иврите - хмуро и односложно.
– Это Мейер, - сказал Анисимов.
– Едет сюда.
– Он что-то узнал?..
Анисимов покачал головой, призывая Карпухина к спокойствию. Сообщение о том, что удалось обнаружить в лэптопе Гинзбурга, дипломат выслушал с видимым равнодушием, хотя за напускным спокойствием угадывалось напряжение и какая-то работа мысли, что-то, о чем можно было только догадываться, а догадываться Карпухин не хотел, он хотел знать. Четверть часа до появления детектива они провели в совершенно незначащих разговорах, содержания которых Карпухин потом так и не смог вспомнить.
Мейер вошел быстрым шагом и, что Карпухину показалось странным, в руках его ничего не было - ни сумки, ни даже тетрадки или блокнота. Он всю собранную информацию держал в памяти или, напротив, информации оказалось так мало, что и записывать не стоило?
Удобно усевшись и положив локти на стол, детектив быстро заговорил по-английски, переводя взгляд с Анисимова на Карпухина, он, должно быть, воображал, что они оба все понимают, на самом деле Карпухин улавливал каждое пятое слово и не решался соединять их вместе, представляя, насколько составленная им фраза могла отличаться от сказанной, и насколько превратно он мог понять смысл. Лучше пока просто слушать.
Анисимов время от времени кивал, задавал короткие вопросы, на которые получал, как казалось Карпухину, длинные и сбивчивые ответы. Так продолжалось минут двадцать, после чего Мейер неожиданно встал, кивнул Анисимову с Карпухиным - каждому в отдельности, Анисимову с уважением, Карпухину равнодушно - и быстро вышел из комнаты, будто получил по телефону срочный вызов, хотя разговор, или, точнее, монолог ни разу не был прерван телефонным звонком.
Карпухин вопросительно посмотрел на дипломата и сказал:
– Что это с ним? Почему он вдруг ушел?
– Что?
– переспросил Анисимов, думая о чем-то своем.
– А, вы о Мейере... Он замечательный сыщик, действительно, не ожидал...
– Послушайте, - раздраженно сказал Карпухин.
– Я не очень хорошо понимаю английский...
– Я забыл, извините. Видите ли, Александр Никитич, Мейер обнаружил странную вещь... Пошел разбираться, и если ему удастся что-то доказать... Он разговаривал со школьниками, которые были в тот момент во дворе. С двумя учителями. Они ничего не видели, потому что находились в вестибюле школы неподалеку от выхода во двор, но слышали многое, вот они-то и еще двое школьников...
Анисимов сделал паузу, соображая, видимо, как точнее сформулировать мысль, и Карпухин физически ощутил, как в его груди что-то сжалось, отчего вверх, к горлу начал подниматься поршень, и дышать стало трудно, он вынужден был подняться, и давление не то чтобы прекратилось, но стало меньше, будто из воздушного шара выпустили воздух.
– С другой стороны, - продолжал Анисимов, - в школьном дворе хорошее эхо, это Мейер тоже не отрицает, он сам проверил, крикнул пару раз...
– О чем вы говорите?
– нетерпеливо сказал Карпухин.
– Четверо свидетелей - двое учителей и два школьника - утверждают, что слышали не два выстрела, а три или даже четыре. Причем - Мейер обратил на это внимание - именно эти свидетели не видели самого... гм... инцидента. Учителя, как я уже сказал, находились в холле, а ученики - один из десятого класса, другой из девятого - стояли в дальнем конце двора, спиной к воротам и забору, о чем-то спорили и обернулись, когда все уже было кончено.
– Ну и что это нам дает?
– с недоумением спросил Карпухин.
– Вы говорите - эхо. И выстрелов было два.
– Два, - согласился Анисимов.
– Две пули в теле убитого. Гинзбург стрелял два раза. Но почему он утверждает, что стрелял в воздух?
Карпухин все еще не понимал.
– Почему эхо слышали только те, кто не видел, как все происходило?
– продолжал Анисимов.
– Не было ли это психологической ловушкой? Вы видите, как человек бежит, поднимает пистолет и дважды стреляет. Вы видите своими глазами, что выстрелов - два. А если слышите, что больше, то подсознательно решаете, что это эхо или вам просто кажется, или вовсе не обращаете на лишние звуки внимания. Но те, кто ничего не видит, а только слышит, воспринимают происходящее иначе... Вы меня понимаете?
– Погодите, - недоумевал Карпухин, - вы что же, хотите сказать, что на самом деле Гинзбург выстрелил не два, а три или даже четыре раза? Но это абсурд! В его пистолете не хватает двух патронов, это установлено!
– Да, Гинзбург выстрелил дважды, сомневаться не приходится. И если было все-таки четыре выстрела... Послушайте, не нужно воспринимать это слишком серьезно. Безумная версия, да. Но надо проверить и отбросить. Если это не эхо, и стрелял еще кто-то...
– Чушь, - пробормотал Карпухин.
– Кто еще? Там никого не было, кроме Гинзбурга и этого электрика... Не хотите же вы сказать, что он сам...