Право на возвращение
Шрифт:
– О!
– воскликнул Карпухин.
– Если это так просто...
– В Израиле, - вздохнул Мирон, - все на самом деле просто. Если знать, на какую клавишу нажать.
– Помнишь анекдот, - не выдержала долгого молчания тетя Роза, - о мастере, который прикрутил в испорченном моторе гайку и потребовал за работу десять тысяч долларов? У него спросили: "Почему так дорого? Всего за один поворот гаечного ключа!" "За поворот ключа, - сказал механик, - я беру доллар. А остальное за то, что знаю, какую именно гайку надо прикрутить!"
– Десять тысяч, -
– Все!
– хлопнула по столу тетя Роза.
– Пора спать, а то наш дорогой гость старые анекдоты принимает за руководство к действию.
В море он не вошел. Волны действительно оказались не столько грозными, сколько привлекательно-опасными, по гребням скользили любители серфинга, то и дело падая с досок и с головой уходя под пену прибоя. Всякий раз Карпухин вздрагивал и переводил взгляд на двух спасателей, сидевших под навесом на деревянной вышке и что-то разглядывавших в бинокли. Спасатели, однако, не обращали на серфингистов никакого внимания, то и дело покрикивая на одиночных пловцов, заплывавших за какую-то невидимую с берега морскую линию.
Дамы загорали, переворачиваясь со спины на живот, будто в гриле, а Карпухин сидел в тени грибка, слушал по транзистору местную русскую станцию и думал о человеке, которого никогда в жизни не видел. Не то чтобы он чувствовал себя агентом-вербовщиком, но некое ощущение причастности к сюжетам старых шпионских романов, которые он читал в детстве, все же оставалось, не позволяя относиться к порученной ему миссии с нужной серьезностью.
То ли в ворохе лежавшей на одеяле одежды, то ли у кого-то в сумочке телефон заиграл Турецкий марш Моцарта, и Карпухин крикнул:
– Роза, в каком ухе у меня звенит?
– В обоих, - сказала тетя Роза, неохотно поднимаясь и стряхивая с себя песок.
– У тебя звенит в обоих ухах, потому что вон у той тетки, что никак не хочет протянуть руку, телефон тоже играет Моцарта. Надо будет мне записать что-нибудь более экзотическое. Киркорова, например. Хотя нет, Филя сейчас у половины Израиля... Нет, дорогой, это я не тебе, это Саша спрашивает, почему у меня на мобильнике играет Моцарт, а не Филя. Нет, он не купается. Да, дорогой, передам. И это все, из-за чего ты заставил меня подняться? До вечера, дорогой, не забудь по дороге домой купить помидоров, бери покрупнее, это для салата. Все.
Тетя Роза бросила телефон в сумочку и задумчиво посмотрела на Карпухина.
– Если я тебе кое-что сообщу, - сказала она, - ты пойдешь, наконец, купаться?
– Роза, - сказал Карпухин, - ты же знаешь: если пойду я, пойдет Руфочка, потому что она воображает, что я не умею плавать. А если пойдет Руфь, то и Сима на берегу не останется, а она плавать точно не умеет. Так что, извини...
– Ну и ладно, - кивнула тетя Роза.
– Так что я хотела сказать? Да! Мирончик нашел твоего приятеля. Ты ж понимаешь, трудно ли умеючи...
– Замечательно, - с чувством произнес Карпухин.
– Где он живет?
– Откуда мне знать?
– удивилась Роза.
– Вечером
Карпухин скинул с плеч полотенце.
– Пойду искупаюсь, - сказал он.
– Кто призван выполнить миссию, тот не утонет.
– Да?
– с сомнением сказала тетя Роза.
– Мне почему-то казалось, что Мессия должен прибыть на белом ослике, и не в Нетанию, а в Иерусалим.
– Миссия и Мессия - две большие разницы, дорогая Роза, - сказал Карпухин и пошлепал к воде.
– Михаил Янович Гинзбург, - сказал Мирон после того, как ужин был закончен, пиво выпито, а кофе подан, - живет в Тель-Авиве на улице Гуш Эцион, дом шестнадцать, квартира сорок один. Он, конечно, мог поменять адрес и не уведомить об этом министерство внутренних дел, так что я бы не считал эту информацию такой уж надежной...
– Гуш Эцион, - смущенно пробормотал Карпухин.
– Ты мне поможешь найти эту улицу?
– Где эта улица, где этот дом?
– пропел Мирон.
– Знаешь, Саша, я сам не большой знаток Южного Тель-Авива, но ты, видимо, думаешь, что в Израиле уже нет квартирных телефонов, одни мобильники? Или ты решил, что в Израиле нет телефонной справочной?
– Помнишь, Мирончик, - вмешалась Роза, - когда мы приехали, учительница спрашивала нас в ульпане: "А у вас в России был телевизор? А вы знаете, как пользоваться стиральной машиной?"
– Ну да, - с досадой отозвался Мирон, - про унитазы нас тоже спрашивали. Но я...
– Звони в справочную, - прервал Карпухин неожиданный приступ воспоминаний.
– Только... если он действительно поменял квартиру...
– Если телефонная линия у него купленная, - назидательно произнес Мирон, - то номер не меняется от того, сколько бы раз хозяин ни переезжал с места на место.
Он набрал три цифры и, помолчав, быстро произнес на иврите несколько слов. "Совсем без акцента", - подумал Карпухин и хмыкнул: интересно, как он, вовсе не зная языка, мог бы определить акцент. Просто ему показалось, что Мирон говорил на иврите так, как он, Карпухин, не сможет никогда в жизни. Да и надо ли ему?
– Во-о-от, - протянул Мирон, записав номер на бумаге и положив трубку.
– Сам звонить будешь или...
– Сам, - сказал Карпухин.
– Только не сейчас. Позже.
– А может, они рано ложатся?
– запротестовал неугомонный Мирон, но на помощь Карпухину неожиданно пришла тетя Роза.
– Мирончик, - сказала она.
– Здесь даже маленькие дети раньше десяти спать не идут.
Карпухин сел за телефон, когда все угомонились, и даже из спальни хозяев перестали доноситься громкие голоса - Роза доказывала мужу, что гостей непременно надо повезти в Назарет и Вифлеем, эти цитадели христианства, а Мирон сердито объяснял, что именно в этих цитаделях сейчас делать нечего, потому что они стали оплотами мусульманского экстремизма, а не христианского смирения, и если она не хочет, чтобы ее сестра оказалась в неприятной ситуации...