Право на возвращение
Шрифт:
— Прекрасно. Ты приедешь один?
— Нет, со мной парочка горилл. Но они сами за собой поухаживают.
Охранники, значит, привезут его сюда, а вечером заедут и заберут. Возможно, на двух или трех тяжелых джипах, из которых только один подъедет к дому. Сидящие в остальных пообедают где-нибудь поблизости и полутора часами позже подменят тех, кто остался на посту. У Брама был уже опыт общения с Балином, любимым объектом ненависти как ультраправых сионистов, так и палестинских радикалов.
— Приезжай часам к шести. Рахель перед отъездом наготовила всякой индийской стряпни. Я могу все это разогреть,
— Я уверен: все, что Рахель сунула в морозильник, — замечательно. Кстати, знаешь ли, Ави, меня приглашали занять то место в университете, которое получил ты.
— Тебя? Когда?
— Тогда же, когда пригласили тебя. Ты меня обскакал. Я долго на тебя из-за этого сердился.
Брам вспомнил, что Йохансон упоминал о каком-то еще израильтянине.
— Если бы я знал об этом, Ицхак, я остался бы в Тель-Авиве.
— Они сделали верный выбор. Но я хочу попробовать уговорить тебя вернуться. Буду у тебя завтра, к шести.
Он повесил трубку.
Тут до Брама дошло, что за разговором он не заметил, как вышел из дома. Солнце стояло низко, старые стены дома и старые деревья казались золотистыми. Цикады стрекотали свои вечные песенки. И пахло приятно: хвоей, землей и древесной трухой. Каким же чудом он попал сюда. Избранный вместо авторитетного политика Балина. И пьянящее чувство охватило его: это подтверждало его, Рахель и Бенни исконное право жить здесь. Повернувшись, он поглядел в золотистое небо, где легкие, редкие облачка были подсвечены красным, и дал себе слово получить удовольствие от этого приключения.
Входя в дом, Брам размышлял о том, почему он во всем видит лишь теневую сторону; молодость, все беды оттуда, из молодости, полной неосуществленных надежд и страхов, меж которыми, как в тюрьме, был заперт его дух. Он никогда не считал важным так называемый «феномен второго поколения» [29] — им обычно страдали самовлюбленные индивиды, одержимые комплексом жертвы. Его отец был единственным поколением, говорить о «втором» значило идти против истины. Но почему-то он не мог считать по-настоящему важным то, что в их трудной жизни, здесь и теперь, имело огромное значение: планирование будущего вместе с Рахель и Бенни; простые вещи, вроде выбора цвета кафеля для ванной. Проблемы, которые остаются актуальными всегда, если ты приобрел собственность.
29
Так в Европе называют посттравматический синдром, которым, как считается, должны страдать дети узников концлагерей.
Он сел на диван, мельком взглянул на телеэкран, оглядел кухню и не увидел Бенни. Малыша нигде не было.
— Бенни!
Он вскочил и почувствовал боль в груди, словно его пырнули ножом: не был ли это тот самый сатанинский момент, о котором предупреждала Рахель, когда он рассказал ей о своих снах? И тут он увидел, что дверь, ведущая в нежилую часть дома, снова открыта.
Он вбежал в коридор:
— Бенни! БЕННИ! — помчался вверх по лестнице, и в этот миг ему стало ясно, что дом надо немедленно продать. С ним что-то не так, он принесет им несчастье.
Он был страшно зол оттого, что сын его не послушался.
— БЕННИ!
Он летел вверх, перескакивая через четыре ступеньки, и, добежав до чердака, помчался туда, где была дыра. Брам был совершенно уверен, что найдет там Бенни, каждая секунда была на счету, жизнь его сына, его будущее были поставлены на карту…
Брам распахнул дверь и рванулся вперед — схватить Бенни, оттащить его от дыры… Некого было оттаскивать. Он остановился, тяжело дыша. Взметнулось облако пыли, и пылинки заплясали в луче золотистого света, лившегося из окна. Сердце бешено колотилось где-то у горла, и вся его кровь пульсировала в этом диком ритме. У него не было выбора: надо подойти поближе и заглянуть в дыру, но он замер на месте. Нет, Бенни не мог свалиться туда. Бенни боялся дыры. Бенни видел там червей или змей.
— Бенни, — произнес он, стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее, словно это могло вернуть ему сына, — Бенни… ты меня слышишь?
Затаив дыхание, он ждал отклика, стона или… смеха? Он шагнул раз, другой, приближаясь к тому месту, откуда можно было заглянуть в дыру. Зажмурился. Медленно открыл глаза и поглядел вниз. Внизу, под дырой в чердачном полу, было пусто. Никаких следов его малыша.
Ничего похожего на его кошмарные сны, ни на его предчувствия. Брам почувствовал облегчение: все эти дурацкие страхи ничего не означали. Но жутко разозлился, потому что у него не было больше сил беспокоиться.
— Бенни! Бенни!
Он отступил назад, едва держась на ногах, чувствуя дурноту от столкновения с собственными параноидальными фантазиями. Бенни, конечно, где-то внизу. Спрятался за диваном. Или бегает вокруг дома вместе с Хендрикусом. С Хендрикусом! Почему он сразу не догадался позвать собаку?
Он снова оглядел пустой чердак и кликнул собаку. Тишина. Только половицы скрипнули под его башмаками. Он сбежал вниз по лестнице, готовясь как следует отругать Бенни: он должен понять, что так нельзя делать. Его, черт побери, только что предупредили. Отшлепать его, что ли? Он никогда еще не шлепал сына, но на этот раз терпение его лопнуло. Шлепнуть? Нет, это глупо. Лучше запретить ему завтра смотреть телевизор.
— Бенни! БЕННИ ЧЕРТ ПОБЕРИ ОТЗОВИСЬ!
Брам остановился внизу, в чудесном старинном зале, который свет заходящего солнца превращал в сказочный замок.
Потом вернулся в жилое крыло дома и, входя в кухню, поискал глазами Бенни, словно исчезновение малыша, терзавшее его душу, объяснялось взрывом слепой отцовской любви. Зато теперь он точно знал, что сказал Балину правду: душа его в его сыне.
— БЕННИ БЕННИ БЕННИ!!! — снова выкрикнул Брам, потом прошептал: — Черт побери, малыш, куда ты делся?
Он вышел из дому. Боже, какой чудный вечер.
— Бенни, выходи, это уже не смешно, покажись же!
Только цикады, птичий щебет, тишина безмятежной природы, шелест миллионов листьев, потревоженных легким ветерком.
Пот выступил у него на лице. Он обежал проклятый дом; сзади него, где они планировали устроить озеро, пока что были остатки старого пруда, который не чистили несколько десятилетий: заболоченная поляна с глубокими лужами вонючей воды, в которых малыш легко мог захлебнуться. Брам когда-то читал, что детям ничего не стоит утонуть в стакане воды.