Право на возвращение
Шрифт:
— Нет.
— Надежда разрушает жизнь. У меня не было надежды. И все равно она напоминала о себе. Время от времени. Жутко, да?
— Да, — сказал Брам, но он не знал, так оно или нет. Он никогда не думал о малыше. Хотя — в каком-то смысле — постоянно думал о нем. Малыш всегда был с ним, словно руки или ноги, — но разве кто-то думает о них специально?
Она сказала:
— Я с самого начала знала…
Брам глядел на нее сбоку — они шли быстрым шагом, это успокаивало — и ждал продолжения.
— Через
— Да, — сказал он.
— Все это время я была в трауре, — продолжала она. — Я все еще в трауре, — но с тобой я начала новую жизнь, под другим именем. Это случайно вышло. Я не собиралась. Я просто хотела знать, кто ты такой, как ты можешь спокойно делать такую работу. Я могла просто назвать свое имя, когда мы впервые встретились в «Радуге». Я рада, что этого не случилось. Гораздо лучше быть Эвой. Для тебя. И для меня.
Голос Эвы дрогнул, но она справилась с собой.
— Брам, самое страшное, что мне пришлось пережить, уже случилось. И я так рада, что познакомилась с тобой. После самого ужасного может случиться только хорошее. Я верю, что теперь сама смогу справляться с непереносимым. Справиться — не значит ли это: начать снова жить, а, Брам?
— Может быть… — отозвался он. Он не справлялся. И тем не менее — кажется, Эва собирается предложить ему начать сначала? Об этом он не думал никогда.
— И — знаешь, я беременна.
Он попробовал прочесть ответ в ее глазах, она смело смотрела на него.
— Беременна? — пробормотал он.
— От тебя, — шепнула она.
— Что ты имеешь в виду?
— Что мне нельзя больше ни пить, ни курить.
Он кивнул, хотя не получил ответа на свой вопрос.
— Я поняла это сразу. Позавчера. Я проснулась и поняла: что-то случилось. И сразу поняла, что: я забеременела. Я почувствовала. Иногда знаешь сразу. Меня словно кто-то коснулся. Что-то изменилось. Трудно объяснить. Но я знала совершенно точно. У меня будет ребенок.
В ночь после теракта? После того как он рассказал ей о ее дочери? Может ли женщина сразу понять, что беременна? Кажется, должно пройти несколько недель прежде, чем она сможет убедиться в этом? Должны прекратиться месячные? Или что там происходит?
— Ты беременна?
— Да.
— И ты можешь сказать об этом через несколько часов?
Она кивнула:
— Да. Могу.
— Как можно почувствовать беременность через двое суток?
— Ты совсем ничего не знаешь о том, что чувствуют женщины, Брам.
Поцеловав, она повлекла его за собой, в ночь, и они снова пошли по притихшему городу, ступая в едином ритме, словно за много лет совместных прогулок научились соразмерять свои шаги. Он покорно шел за ней, думая лишь о том, с кем, собственно, свела его судьба.
— Почему ты тогда, в первый раз, заплатил мне? — спросила Эва.
— Я думал — я не знаю, что я думал, — пробормотал Брам.
Она сказала:
— Ты думал, что никто, кроме платной шлюхи, не захочет спать с тобой. Так?
— Может быть. А почему ты взяла деньги?
— Я была сбита с толку. Я не понимала, что случилось. Потом это было… в этом было что-то волнующее. А после — я не могла уже ничего изменить… Нет, я не собираюсь больше делать ошибок, — сказала она совсем другим тоном. — Я купила другую одежду, хотя у меня было что носить, сохранились даже детские вещи, я никогда их не отдавала, но у нашего ребенка будет все новое. Только для нее. Она не будет заменять собою никого. Она будет новой и начнет с самого начала. Она будет девочкой, я знаю это наверняка. Правда же, Брам, мы должны купить для нее все новое?
— Конечно, — сказал он, понятия не имея, как надо поступить, не зная, существует ли крохотное нечто, о котором она говорит, но точно зная, что ответить надо именно это. Больше всего на свете он боялся показаться безответственным. И ему страшно нравилось слушать ее.
— Я не хочу, чтобы она когда-нибудь подумала, что должна заменить мне погибшего ребенка. Это было бы ужасно. В мире достаточно зла. И я собираюсь защищать ее. Я собираюсь читать ей вслух. Я не допущу в дом ни газет, ни телевидения. Пусть она видит только прекрасное. Я покажу ей Лувр — если мы получим визу, может быть, нам удастся — через знакомых.
— Всегда можно попробовать, — сказал Брам.
— Пусть растет здесь? Или лучше уехать?
— Ты можешь уехать.
— А ты?
— Я никогда не получу разрешения.
— Может быть, нам удастся сделать так, чтобы и ты смог уехать?
— Может быть, — откликнулся он.
— А Эрмитаж в Петербурге! Ты знаешь, что там одного Рембрандта двадцать полотен? Больше, чем в Амстердаме! Ты их когда-нибудь видел?
— Да.
— И как?
— Как? — спросил он. — Можно мне обнять тебя?
Она кивнула и повернулась к нему. Брам обнял ее, прижал к себе и зарылся лицом в светлые волосы.
Он ничего не услышал, только почувствовал, что изменилось освещение улицы: вверху вспыхнул ослепительно-синий свет, они подняли головы и разом зажмурились. «Крылатая курочка» застыла над ними, чтобы оценить, насколько они опасны для страны. Какая же информация со скоростью света извлекается из компьютера и появляется на экране? Ни в чем не замешаны. Потрепаны жизнью. Пережили несчастье. Оба потеряли детей. Степень угрозы ноль целых хрен десятых.