Право на выбор
Шрифт:
— Партия, дай порулить, — заметила Елкова. — В демократию тут не наигрались.
— Вот-вот. Не наигрались и не порулили толком. Теперь переходим к нашему герою. Его известность — 40,4%. «За» — 6,8, ладно, скажем, семь. Из этих семи, большинству он симпатичен, как настоящий хозяйственник, сумевший поднять производство. Кстати, в районе ЦБК, где традиционно компактно проживают его работники, рейтинг скачет втрое. К сожалению, две трети персонала ЦБК прописаны в рабочем поселке Морозово, а он не входит в городскую черту. Это, конечно, не пакость от мэра, это административное деление. Впрочем, среди
Теперь о противниках. Тех кто, «ни при каких обстоятельствах» мало, десять процентов. Зато тех, кто не проголосует «скорее всего» — чуть меньше тридцати, конкретно — двадцать восемь. Почему? Опять, больше одного ответа. То, что он «предприниматель, не поймет простого человека» стоит чуть ли не на последнем месте — десять процентов. Зато, шестьдесят пять процентов отвечают так: почти ничего не знаю. Тридцать процентов ставят в вину молодость И еще двадцать пять, что особенно поразительно, считают, что у Савушкина нет опыта управления. Возможно, эти люди помнят только скандальный конфликт с мэром. Итог: про нашего просто не знают.
Зато за остальных двоих фигурантов опроса, антирейтинг которых не уступает батькиному, народ не хочет голосовать, потому, что напротив, их слишком хорошо знает. И яблочник Фомин, и коммунист Варенец, считаются демагогами, которые десять лет только болтали — так думают сорок и тридцать пять процентов соответственно. Правда, у коммуниста есть и свой обязательный рейтинг — девять процентов (у яблочника — пять). Он обусловлен исключительно партийной дисциплиной. Протестный электорат за коммуниста голосовать не будет. Он вообще ни за кого голосовать не будет и, судя по моему предположению, просто пойдет в этот день погулять.
«Уже час паримся. Хотя б чайку предложил, скотина».
— Так вот, я хочу опять про народ. Ты молодой еще, но все равно понимать должен. Раз ты такой журналист, тебя посылают в командировку за Урал, значит, умеешь работать. Образование есть? Ну вот, значит хорошо учился в школе. А папа строгий был?
— Когда как, — уклончиво ответил Олег. Правда, папа ушел из семьи, когда ему было четыре года, но если покопаться в памяти, то может и удастся вспомнить какую-нибудь строгость.
— Видишь. Поэтому ты и человеком стал. В этом вся и основа. Я весь путь прошел, от бригадира до директора. Сейчас — глава городской администрации. И вот что скажу: с людьми надо быть строгим. Это как пацан, сперва на папашу обидится, поплачет, а потом вырастет и поймет — по другому с ним было нельзя. Так и любой человек, поймет обязательно, что с ним надо строго для его же пользы. Знаешь, (отключи магнитофон), людям всегда строгий папа нужен, все равно, в каком возрасте. Думаешь, меня зря за глаза народ «батькой» зовет? Нет, не зря.
Олег, потерявший счет отключения и включениям диктофона, перевел дух. Придется брать быка за рога, переходить к главному вопросу.
— Юрий Николаевич, я узнал, что скоро в городе выборы мэра. Как вы думаете, вам легко удастся сохранить свой пост?
— Да я здесь проблемы не вижу. Чего там, сохранить, не сохранить? Я, вообще, устал немного, да на кого город оставить? Надо будем мне кого-нибудь найти, этак года через три. Нет ведь людей, чтобы могли все сохранить.
— А как ваши соперники, Фомин, Варенец?
— Фомин болтун, за него не проголосуют. За Варенца тоже. У нас ведь как народ рассуждает: раз ты у власти, значит ты и есть нормальный коммунист. А так, чтобы митинги там собирать, пикеты, это уже не коммунист, это демократ какой-то!
— А Савушкин?
— Откуда ты про него узнал? Это же спекулянт, больше никто. Я про него ничего слышать не хочу. Кто его в городе-то знает? Те, кто у него вкалывают, кого он кинет когда-нибудь, да еще в ментовке, в ОБЭПе. (Магнитофон-то отключи). Слышал, он откуда-то каких-то пиарастов привез, чтобы его избрали, но они сами от него (грубый вариант слова «уехали»). Выберут его, как же! Я его вообще мог бы посадить давно, да чего посадить, б.я, просто раздавить, как мандавошку. Таких у нас народ не любит, ну ладно, был бы черный или там еврей. А то, вроде русский, а скачет как пархатый. То какой-то зефир, то кафель. Никак себя найти не может, а если в каждой истории его прихватизаций покопаться… Не, не говори мне про г.вно, ничего знать не хочу и люди не должны знать.
«Вытереть или нет, — думал Олег. Ладно, спасибо только на рубашку попал. Вот интересно, можно ли назвать слюнтяем того, кто брызгается во время разговора? Пора уходить.
— Понятно. Юрий Николаевич, сейчас август, время отдыха. Как вы проводите свой отпуск?
Уйти удалось от обсуждения личности Савушкина, а вот от собеседника — не сразу. Олег узнал, что свободного времени у мэра нет и быть не может. Так же он узнал, что мэр обожает рыбалку — в прошлом году вооот такого хариуса, охоту — приезжай зимой, на медведя, баньку — ну это, вообще, святое, Анталью — там, в отеле «Султан-сарай» меня уже все знают, одна официантка хотела уволиться, со мной в Ирхайск уехать.
Под конец мэр рассказал о целебных свойствах чая, кваса и русской водки, не предложив ни первого, ни второго, ни третьего. Попрощавшись и сунув в карман диктофон, Олег вернулся в приемную.
Кроме унылой блондинки секретарши, его ждал уже знакомый бородач.
— У нас принято, журналистам помогать в работе. Давайте вашу кассету, завтра мы ее вернем с полной расшифровкой.
— Спасибо, сам справлюсь.
— Я же сказал, у нас так ПРИНЯТО.
Борода ненароком приоткрыл дверь в коридор. Вдоль стены стояли двое парней в камуфляже, с изображением поганого божка на рукаве. Олег пожал плечами и вынул кассету.
— В блокнот записывали?
— Зачем, у меня прогрессивная методика. Я надеюсь, вы мой жесткий диск стирать не будете? — Олег показал на голову.
— Нет, — усмехнулся бородач. — Я этим никогда не занимаюсь, — (похоже, сделал акцент на «я»).
На выходе Олег задержался: милиционер оформил ему пропуск. Сзади подошел бородач.
— Можете сегодня к пяти зайти, наш пресс-отдел вернет вам полную расшифровку и кассету. Да, на будущее, на себе лучше не показывать. Примета плохая.
Что— то буркнув насчет плохих и хороших примет, Олег вышел из здания. От сердца отлегло, только вот во рту пересохло. С, кассетой, конечно, неприятно, однако в голову полез дедушка Крылов. «А это ничего, что ты свой длинный нос/ И с глупой головой/ Из горла цел унес?».