Право первой ночи
Шрифт:
– Что вы делаете? – невнятно выпалила девушка, не в силах унять дрожь. Ладони ее предательски вспотели, а губы снова пересохли.
– Тс-с! – шикнул на нее фон Миллер, прикладывая палец к губам.
Адалин ощутила, как что-то горячее и внушительное упирается ей в бедро, и задохнулась от осознания того, что возбужденный мужчина пришел к ней ночью в спальню. Феодал словно нарочно качнул бедрами вперед-назад, давая будущей жене в полной мере ощутить размер своего вожделения. Щеки Адалин покрылись густым румянцем, заставляя ее зажмуриться, отвернуться
– Нет, – мягко возмутился фон Миллер, жесткость и злость внезапно куда-то исчезли. – Вернись ко мне…
Фон Миллер лишь слегка надавил на скулу Адалин, и девушка даже не поняла, как их губы соприкоснулись. Язык мужчины лишал ее чувств, доводя до безумия. Адалин забывала, что все это неправильно, нечестно… Она просто растворялась под опытными касаниями фон Миллера, таяла от его желания, напора, опыта.
Когда мужчина слегка отстранился, Адалин ощущала себя пьяной. Глаза по-прежнему были закрыты.
– Посмотри на меня… – прошептал ей в лицо феодал, но девушка его не послушала, не желая разрушать момент. Только он неожиданно сильно встряхнул ее за плечи, рыча раздраженным, грубым, совершенно неожиданно резким голосом: – Посмотри на меня!
Тогда девушка выполнила то, что он велит, моментально впадая в ступор… Страх ледяным душем обрушился на голову Адалин, лишая ее дара речи… Лицо Людвига фон Миллера было покрыто блестящими чешуйками, такими же, как те, что она нашла в библиотеке. Адалин опустила взгляд вниз, обнаружив, что ими покрыто все тело феодала: руки, торс, ноги… Каждая из них больно врезалась в тощее тело Адалин, вызывая невыносимую боль.
– Нравится?! – с издевкой протянул фон Миллер, скользя острыми, как самый лучший клинок, чешуйками по лицу девушки, оставляя глубокие раны. – Нравится?
– Отпустите! – молила Адалин, повторяя это снова и снова, из глаз ее брызнули слезы, а тело дрожало от адской рези. Фон Миллер не прекращал, смех его становился все громче и громче. – Отпустите, прошу…
Адалин ощущала, как кто-то трясет ее за плечи, но не сразу осознала, что это не фон Миллер. С трудом распахнув тяжелые веки, Адалин сквозь слезы не могла разглядеть встревоженную Агату, что-то невнятно ей внушающую.
– Не могла вас разбудить… – услышала девушка, с облегчением осознавая, что все пережитое – лишь дурной сон. Только вот легче от этого почему-то не становилось, облик покрытого чешуей владельца замка до сих пор не отпускал. – Сейчас же позову доктора…
Агата выбежала из покоев, оставляя девушку наедине с солнечным светом. Не без облегчения Адалин заметила, что нет никаких красных свечей и тем более прочных веревок. Посему моментально попыталась подняться. Но сильное головокружение и странная усталость заставили ее повалиться обратно.
У широкого зеркала висело шикарное свадебное платье с гипюровыми вставками и необъёмной фатой из фатина. На прикроватном столике лежали маленькие алые розочки, предназначенные для украшения прически.
Адалин вспомнила, что сегодня на рассвете должна была обручиться с Людвигом фон Миллером.
– Что с ней, доктор? – Адалин разбудил звонкий голос феодала. Он вышагивал из одного угла комнаты в другой, измеряя шагами пространство. Адалин чувствовала в каждом слове и движении напряженность. И все же не смогла открыть глаза и сказать хоть слово.
– У нее сильный жар, господин… – вздохнул около ее уха старик. Адалин ощутила, как что-то холодное касается ее груди. – Хрипов нет, но простуда очень сильная. Где она могла так переохладиться?
– Горничная утром видела в ее спальне распахнутое настежь окно, – негодующе возмутился фон Миллер. – Видимо, Адалин спала так всю ночь. Зачем она так поступила?
– У вас слабые створки. Они могли сами распахнуться от сильного ветра… – предположил старик, оставляя тело Адалин в покое. – Она поправится, господин. Просто нужно время и тщательный уход. Позаботьтесь о том, чтобы окна в вашем доме больше не раскрывались.
Феодал ненадолго замолчал, но даже не глядя на него, Адалин четко знала, куда смотрит мужчина.
– Обязательно, – прозвучал его однозначный ответ.
Сутки Адалин провалялась в полном беспамятстве, просыпаясь лишь на мгновение попить воды. Фон Миллер не находил себе места, лишь дважды покидал спальню невесты: чтобы назначить вторую горничную и приказать доктору временно обосноваться в соседней комнате.
И если последнее распоряжение еще можно было хоть как-то понять, то первое вызывало вопросы у работников замка. Порой казалось, что Агата переживает за состояние Адалин больше, чем сам фон Миллер. Она не отходила от постели, моментально выполняла любую просьбу, была очень уклончива и сердобольна.
– Это Матильда, – твердо заявил мужчина, больше не желая оставлять невесту наедине с Агатой. И пусть у него не было ни единого подтверждения причастности Агаты к болезни, а значит, и твердого повода для увольнения, он намерен был обезопасить Адалин всеми возможными и невозможными способами. – Теперь она будет помогать тебе ухаживать за Адалин.
– Но, господин, – растерявшись, девушка опустилась в мягкое кресло у постели больной Адалин. – Я ведь справляюсь.
Фон Миллер не желал слушать возражений. Он четко решил, что как только женится сам, отдаст Агату в жены садовнику. Мужчина давно просил ее руки, наступило самое подходящее время, чтобы отослать горничную подальше.
Ночью состояние Адалин резко ухудшилось, высокая температура вызвала сильную горячку и бред. Девушка бормотала себе под нос что-то невнятное, снова и снова покрываясь потом. Горничные не успевали менять простыни, смоченные в уксусе, как тело Адалин снова становилось горячим, словно раскаленный кусок железа.
Фон Миллер нервно выхаживал по комнате, не в силах слышать ослабленный голос будущей жены. Ему казалось, что каким-то странным образом мужчина ощущает всю боль Адалин, каждый ее спазм…