Православие и свобода
Шрифт:
Определяя эпоху, в которую мы живём, как постмодернистскую, следует иметь в виду, что постмодернизм, повторяем, есть не столько какое-то культурное течение или направление искусства, сколько новый тип мироощущения, общекультурное сознание, тип мышления и восприятия.
По логике постмодернизма («после нового»), история искусств как смена стилей закончена. Наступила эпоха метаискусства, метаязыка, способом чтения которого этот постмодернизм и является. Он в одинаковой мере равнодушен как к традиционализму (искусству, опирающемуся на старые образцы), так и к авангардизму (искусству, устремлённому к новым формам) самим по себе, но и то и другое создают для него единое культурное
Но закончена не только смена стилей, но и сама история: она зашла в «тоталитарный тупик» [383] , и теперь нужны «альтернативные понятия, чтобы сбить историю с её мерного шага, нужны интервенции «другого мышления», даже «безумного мышления»… Так развёртывается целый веер альтернативных наук, вер, искусств, языковых моделей» [384] .
Такое сознание аннигилирует прошлое и упраздняет будущее - значимым является только настоящее, «актуальное», «метаисторическое»: в нём нет ни нового, ни старого, но всё может быть привлечено и использовано для карманных нужд текущего момента. Контекст делается важнее текста, творчество подменяется произвольной интерпретацией уже сотворённого, и это перетолковывание уже существующего становится преимущественным видом деятельности постмодернизма.
383
Эпштейн М. Из тоталитарной эпохи – в виртуальную // Приложение к журналу «Пушкин». 1998. 15 мая. С. 4.
384
Там же.
Это означает прежде всего размывание всяких границ - культурных, этических, эстетических, религиозных, церковных. Это означает опрокидывание всех ценностных иерархий и уравнивание «в правах» самых разнородных сущностей и предметов. Собственно, никакой вертикали в этом мире больше не существует: сакральное профанируется, профанное эстетизируется, возвышенное редуцируется, а низкое обретает статус нормального.
В этом «культурном пространстве» иерейский крест демократично соседствует с трезубцем и козлиным хвостом, попадая в единый «текст» какого-нибудь современного писателя или делаясь атрибутами видеоклипа. Но главное всё же то, что в таком же неумолимом равноправии они существуют в самом постмодернистском сознании.
Любопытно и то, что постмодернизм, используя материал и технику массовой культуры (эстрадных песен, «мыльных опер», рекламы и т. д.) и наделяя свои тексты рекламной привлекательностью, гарантирующей потребительский спрос, вместе с тем своей иронической трактовкой этих сюжетов и приёмов апеллирует к элитарному сознанию. Однако любая пародия всегда имеет в виду некую норму, во имя которой она либо превращает в гротеск пародируемые предметы и стили, либо создаёт для них неадекватный контекст.
Поскольку такой нормы для постмодернизма не существует, пародия становится тотальной: из литературного приёма она превращается в мировоззренческий метод.
Ещё в 1908 году А. Блок называл иронию болезнью, сродни душевным недугам. Путь иронии «начинается с дьявольски-издевательской, провокаторской улыбки, кончается - буйством и кощунством» [385] .
«По
385
Блок А. Статья «Ирония» // Собрание сочинений. М.–Л., 1962. С. 345.
Модель постмодернистского мира воспроизводит не так давно открывшийся в Москве небольшой магазинчик «Путь к себе», предлагающий потребителю весь «джентльменский набор» нового человека. На небольшом пространстве, то есть подряд, там выставлены для продажи:
шарики для медитации,
хлеб с отрубями,
освящённое масло из Иерусалима,
камни,
пасхальные яйца,
ковбойские шляпы, ремни, рубашки, джинсы,
песочные часы,
гороскопы,
жития византийских святых,
кассеты с классической музыкой,
жилетки с восточными узорами,
эоловы арфы,
благовония,
мороженое,
колокольчики,
плетёная мебель,
бусы,
учебники по хиромантии,
сигареты,
прохладительные напитки,
качели,
ракушки,
статуэтки Будды,
гамаки,
книги по магии,
постный майонез,
клетки для птиц,
книги о вкусной и здоровой пище,
объявления о предстоящих перформансах и т. д.
Собственно говоря, это и символизирует то «новое религиозное сознание», которого чаяли религиозные философы начала века и которое знаменует собой наступление новой «эры Водолея» - New Age.
Один из теоретиков постмодернизма В. Курицын так и считает, что постмодерну сопутствует наступление «энергетической культуры», которую можно сопрягать и с пневматосферой о. Павла Флоренского, и с ноосферой В. И. Вернадского, и с одухотворённой материей Даниила Андреева. Можно констатировать, что в некотором смысле эпоха New Age уже пришла.
В религиозном смысле это есть эпоха неоязычества, с его смешением самых разных богов, ритуалов, символов, «харизматических фигур» и мистических практик. В общекультурном смысле это есть эпоха постмодернизма. В политическом - плюрализма и интегрирования в единое космополитическое государство. В экономическом - рыночной экономики, ориентированной на каприз потребителя. В этическом - «общечеловеческих ценностей», провозглашающих полную эмансипацию личности от всех Божиих заповедей. В эстетической - принципиального бесстилья.
Эклектика становится здесь методологией, если не новой онтологией. Изгнание из культуры стиля и нормы приводит к замене ценностной вертикали на горизонталь. Лестница Иаковля, по которой восходят и нисходят Ангелы Божии (см.: Быт. 28, 10–12) и Дух Святой возводит праведников от силы в силу (Пс. 83, 8) и от совершенства к совершенству, ныне поваленная на землю, превращается в горизонтальную модель супермаркета и шоу-бизнеса, где Священное Писание соседствует с порнографией, стыдливо называемой эротикой, и где самые разносортные и разнородные вещи присутствуют в равноценности бессмыслицы и актуальности. Такая прибитая к земле культура ориентирована на обслуживание таких же копошащихся в прахе земном первичных инстинктов человека. Разрушение традиционных ценностных установок, организующих хаос, компенсируется здесь созданием новой мифологии, впрочем, как и новой идеологии.