Православие. Тома I и II
Шрифт:
ВIV веке, когда Церковь была раздираема тринитарными спорами, отцы Церкви столкнулись с обвинением теперь уже не в атеизме, а в тритеизме, «троебожии»: это обвинение выдвинули против Церкви ариане. По мнению последних, учение о единосущии Отца, Сына и Святого Духа разрушает веру в единого Бога и представление о «монархии», единоначалии Бога Отца, вводя трех самостоятельных, равных друг другу Богов. Идея «монархии» Бога была для Ария основополагающей. Утверждение о совечности Сына Отцу именно потому и отвергалось Арием, что он усматривал в нем нарушение принципа единоначалия Отца: ему казалось, что, настаивая на вечном рождении Сына, православные вводят «два нерожденные начала».
Полемизируя с арианским пониманием «монархии», Григорий Богослов утверждал, что этот термин относится не к Ипостаси Бога Отца,
Есть три самых древних мнения о Боге — анархия, полиархия и монархия. Двумя из них забавлялись дети эллинские — пусть и дальше забавляются… Ибо анархия есть бесчинство, а полиархия есть и раздор, и такое же безначалие, и такое же бесчинство. То и другое приводит к одному — к бесчинству; а бесчинство — к разрушению. Ибо бесчинство разрушительно. Мы же почитаем монархию, но не ту монархию, которая ограничена одним Лицом — ведь и одно, если в раздоре с самим собой, становится множественным, — но то, которое составляет равночестность природы, единодушие воли, тождество движения и возвращение к Единому Тех, что от Единого, что невозможно для тварной природы, так что Они, хотя и различаются по числу, не разделяются по сущности. Поэтому изначальная монада, движимая к диаде, остановилась на триаде. И это у нас — Отец, Сын и Святой Дух.
Идея расширения монады в диаду и диады в триаду призвана подчеркнуть изначальное единство Божества, не нарушаемое догматом о Святой Троице. Подобная идея встречалась уже в III веке у святого Дионисия Римского: «Мы расширяем Божественное единство в триаду и, наоборот, сводим триаду, не уменьшая ее, в единство». Эти слова показывают, что в христианстве единство Божие понимается не статически, а динамически. В этом отличие христианского монотеизма от монотеизма иудаизма и ислама, где любое представление о множественности в Боге воспринимается как противоречащее тому Откровению, которое Бог дал Аврааму. С христианской же точки зрения, учение о Боге Едином в трех Лицах, основанное на Откровении Нового Завета, не противоречит ветхозаветному Откровению, но довершает и восполняет его.
Говоря о единстве и троичности в Божестве, Григорий Богослов употребляет термин «Единое», относя его к Единому Богу, из Которого происходят и к Которому возвращаются «Те, что от Единого». Григорий опровергает мнение о том, что христиане верят в трех Богов:
«Если, — говорят, — Бог, Бог и Бог, то как же не три Бога?»… Один у нас Бог, потому что Божество одно. И к Единому возводятся Те, Которые от Единого, хотя и веруем в Трех. Ибо как Один не больше, так и Другой не меньше есть Бог, и Один не раньше, и Другой не позже; Они не рассечены волей и не разделены силой… Напротив, Божество неразделимо в разделенных… как в трех солнцах, заключенных одно в другое, одно растворение света. Итак, когда взираем на Божество и Первую Причину и монархию, тогда представляемое нами одно; а когда на Тех, в Ком Божество, на Тех, Которые от Первой Причины существуют вневременно и равночестно, тогда поклоняемся трем.
По учению Григория Богослова, единство и троичность в Боге не противоречат одно другому, но неразрывно связаны:
Не успею помыслить о Едином, как бываю озаряем Тремя; не успею разделить Трех, как возношусь к Единому. Когда представится мне нечто Единое из Трех, я думаю, что это и есть Все: Оно наполняет мое зрение… я не могу объять Его величия… Когда соединяю в созерцании Трех, тогда вижу один светильник, будучи не в силах разделить или измерить единый свет.
Троичность в Боге не есть лишь отвлеченная идея: это истина, раскрывающаяся через подражание Богу. Тайна единства в троичности открывается людям в том числе и для того, чтобы научить их жить в единстве мира и любви. Сам Иисус Христос молился о том, чтобы пример единства между Ним и Отцом вдохновлял Его учеников на заботу о сохранении единства: Дя будут все едино; как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино (Ин 17:21).
Единство трех Ипостасей
Однако у всех этих образов есть существенные недостатки: первый образ наводит на мысль о движении в Божестве и сводит Божественное единство к единству арифметическому; второй представляет Божество сложным и, приписав сущность Отцу, делает два другие Лица несамостоятельными; в третьем слишком очевидно наличие приводящего в движение, тогда как первоначальнее Бога нет ничего, да и вообще движение и колебание не свойственны Божеству. Поэтому, заключает Григорий Богослов, «я рассудил, что лучше мне отставить в сторону все образы и тени как обманчивые и весьма удаленные от истины, самому же придерживаться более благочестивого образа мыслей, остановившись на немногих терминах… и других по мере сил убеждать поклоняться Отцу и Сыну и Святому Духу — Единому Божеству и силе».
Представление о единстве Божием в святоотеческом богословии связано с идеей простоты Божественной природы. Эту идею выражает, в частности, святитель Григорий Нисский: «Божественная природа, блаженная и превосходящая всякую иную природу, проста». Под «простотой» Божественной природы понимается отсутствие в ней сложности, делимости на части: «Божественная природа, какова бы она ни была по сущности, едина; она есть нечто простое, и единовидное, и несложное, и никак не умопредставляется в какой–либо разнообразной многосоставности». Троичность Лиц в Боге не нарушает простоту Божественной природы, так как эта природа остается единой для трех Лиц — Отца, Сына и Святого Духа. Как мы помним, бытие каждого из Лиц Святой Троицы Великие Каппадокийцы обозначали термином «ипостась» , который они использовали наряду с термином «лицо». Бог един по «сущности», говорили они, но Един в трех Лицах, или Ипостасях. Слово «Бог» указывает на единство сущности Божией, подчеркивает святитель Григорий Нисский:
Если бы наименование «Бог» служило для обозначения Лиц, то, именуя три Лица, по необходимости именовали бы мы трех Богов. Если же имя «Бог» означает сущность, то, исповедуя единую сущность Святой Троицы не без основания славим Единого Бога, потому что слово «Бог» есть единое имя единой сущности. Поэтому, сообразно и с сущностью и с именем, един есть Бог, а не три Бога. Ибо не называем «Бог и Бог и Бог», как именуем «Отец и Сын и Святой Дух», к именам, означающим лица, приставляя союз «и», потому что Лица не одно и то же, но они разные, различаются же одно от другого значением имен… Отец Бог, и Сын Бог, и Дух Святой Бог… Но как сущность — Отец, сущность — Сын, сущность — Дух Святой, но не три сущности, так и Бог — Отец, Бог — Сын, Бог — Дух Святой, а не три Бога. Ибо один Бог и Он один и тот же, так как и сущность одна, и она одна и та же…
Терминология «ипостаси» и «сущности», заимствованная из языка древнегреческой философии, была необходима для объяснения учения о Троице на том этапе исторического развития Церкви, когда мыслящие люди активно пользовались этим языком. Однако уже отцы IV века сознавали всю условность языка абстрактных понятий применительно к Богу, подчеркивая, что Бог — превыше всяких определений и не может быть объят ни одним философским термином. В этом смысле автор «Ареопагитского корпуса» (V век) называет Бога «Тем, Кто выше всякой сущности и познания». Первопричина всего сущего, по словам Ареопагита, не есть сущность: «Она — не что–то из несущего и не что–то из сущего; ни сущее не знает Ее такой, какова Она есть, ни Она не знает сущего таким, каково оно есть». Комментируя эти слова, преподобный Максим Исповедник (VII век) говорит: