Правосудие
Шрифт:
Пока Коксон говорит, входит тюремный врач. Это благообразный человек среднего роста, с живыми глазами. Он стоит, прислонившись к подоконнику.
Начальник. Этот джентльмен считает, что одиночное заключение плохо действует на арестанта "Ка-три-ноль-ноль-семь". Фолдер, знаете? Такой худощавый молодой человек. Что вы скажете, доктор Клементе?
Доктор. Ему не нравится сидеть в одиночке, но это не приносит ему никакого вреда.
Коксон. Но он сам мне говорил.
Доктор. Конечно, он будет это говорить, но ведь говорить можно все что угодно. Он даже не потерял в весе с тех пор, как попал сюда.
Коксон. Я говорю о его душевном состоянии.
Доктор. Пока что его душевное состояние вполне удовлетворительное. Он человек нервный, склонный к меланхолии. Никаких признаков чего-либо худшего я не замечаю. Я внимательно слежу за ним.
Коксон (растерявшись). Я очень рад, что вы так говорите.
Священник (более мягко и вкрадчиво). Именно во время одиночного заключения нам удается оказать на них некоторое влияние, сэр. Я говорю с точки зрения своего сана.
Коксон (в замешательстве оборачиваясь к начальнику тюрьмы). Мне не хочется быть назойливым, но я просто боюсь за него после той неприятной новости, которую я сообщил ему.
Начальник. Я непременно повидаю его сегодня.
Коксон. Очень вам признателен. Но только, может, если вы видите его каждый день, вам и не заметно.
Начальник (с некоторой резкостью). Если появятся какие-нибудь тревожные признаки, мне сейчас же доложат. У нас все предусмотрено. (Встает.)
Коксон (следуя за ходом своих мыслей). Конечно, чего не видишь, о том и не думаешь. Но я вот повидал его, и теперь у меня все время на сердце скребет.
Начальник. Мне кажется, что вы можете во всем положиться на нас, сэр.
Коксон (успокоенный, извиняющимся тоном). Я надеюсь, вы поймете меня. Я простой человек и никогда не выступал против властей. (Обращаясь к священнику.) Я никого не хотел обидеть. До свидания!
Когда он уходит, три представителя тюремной власти не смотрят друг на друга,
но на лице каждого из них свое, особое выражение.
Священник. Кажется, наш приятель думает, что тюрьма - это санаторий.
Коксон (внезапно возвращается, с виноватым видом). Еще два слова. Эта женщина... Вероятно, мне не следовало бы просить вас об этом, но, может быть, вы разрешите ему повидаться с ней. Это было бы такой радостью для них обоих! Он все время думает о ней. Конечно, она не жена ему, но они оба такие несчастные. Вы не можете сделать исключение?
Начальник (устало). Как вы сами изволили сказать, я не могу делать исключений. Никому не будет разрешено навещать его до тех пор, пока он не будет переведен в тюрьму для каторжных.
Коксон. Понятно. (Довольно холодно.) Простите, что побеспокоил вас. (Снова выходит.)
Священник (пожимая плечами). Вот уж действительно простая душа! Не пойти ли нам позавтракать, Клементс?
Он и доктор выходят, беседуя. Начальник тюрьмы со вздохом садится за свой
стол и берет перо.
Занавес
СЦЕНА ВТОРАЯ
Часть коридора первого яруса тюрьмы. Стены выкрашены зеленоватой краской, на высоте человеческого плеча тянется полоска темно-зеленого цвета. Выше этой полоски стены выбелены. Почерневший каменный пол. Дневной свет пробивается сквозь окно с толстой решеткой в конце коридора. Видны двери четырех камер. В каждой двери - круглый глазок с крышкой. Если отвести ее вверх, можно увидеть, что делается внутри камеры. На стене у каждой камеры висит квадратная дощечка с именем заключенного, его номером и дисциплинарными пометками. Вверху видны железные мостки второго и третьего ярусов. Надзиратель, бородатый человек в синей форме, переднике и со связкой
болтающихся ключей, выходит из камеры.
Надзиратель (с порога обращаясь в глубь камеры). Когда с этим покончишь, принесу еще.
О'Клири (его не видно. Говорит с ирландским акцентом). Да уж конечно, сэр-р!
Надзиратель (ему хочется поболтать). Ну, я думаю, все-таки лучше такая работа, чем никакой.
О'Клири. А вот это святая истина.
Слышно, как вдали захлопывают и запирают дверь.
Надзиратель (совсем другим, строгим голосом). Пошевеливайся с работой! (Закрывает дверь камеры и вытягивается в струнку.)
По коридору проходит начальник тюрьмы в сопровождении Вудера.
Начальник. Никаких происшествий?
Надзиратель (отдавая честь). "Ка-три-ноль-ноль-семь" (указывает на одну из камер) отстает с работой, сэр. Он сегодня не выполнит задания.
Начальник кивает головой и проходит к последней камере. Надзиратель уходит.
Начальник. А здесь наш специалист по пилам?
Достает из кармана пилку, в то время как Вудер распахивает дверь камеры. Виден заключенный Mоуни, лежащий в шапке на кровати поперек камеры. Он вскакивает и останавливается посредине камеры. Это человек лет пятидесяти пяти, широкий в кости, с торчащими ушами, что делает его похожим на летучую
мышь, и злыми внимательными глазами стального цвета.
Вудер. Шапку долой!
Моуни снимает шапку.
Выйди сюда!
Моуни подходит к двери.
Начальник (делает ему знак, чтобы он вышел в коридор, и, показывая пилку, говорит с ним, как офицер с солдатом). Это что еще за фокусы, милейший?
Моуни молчит.
Ну?
Моуни. Просто так, время коротал.
Начальник (указывая внутрь камеры). Мало работы, а?
Моуни. При этой работе голова не занята.
Начальник (постукивая по пилке). Можно было придумать что-нибудь получше этого.
Моуни (угрюмо). А что тут придумаешь? Опять же сноровку надо сохранить на случай, когда выйду отсюда. Теперь мне поздно думать о чем-нибудь другом. (По мере того, как язык его развязывается, начинает говорить вежливо.) Вы же понимаете, сэр. Вот отсижу я свой срок, а через год или два попадусь опять. Но я не хочу осрамиться, когда буду на воле. Вы же гордитесь тем, что хорошо содержите тюрьму, ну, а у меня есть своя гордость. (Видя, что начальник тюрьмы слушает его с интересом, продолжает, указывая на пилку.) Я должен был делать что-нибудь такое. Никому от этого вреда не было. Я пять недель делал эту пилку, и она неплохо вышла. А теперь я, наверное, получу карцер или неделю на хлебе и воде. Вы тут ничего не можете поделать, сэр, я понимаю, я вполне вхожу в ваше положение.