Правый поворот запрещён

Гоник Владимир Семенович

Он все еще стоял у окна. Пять часов дня, а солнце еще высоко. Отсюда, с восьмого этажа, хорошо видна панорама города, где-то за последними домами поблескивала асфальтом шедшая на подъем лента путепровода, по ней ползли похожие на жучков автомашины, а еще дальше, у горизонта темнела полоса начинавшегося леса. "Где-то там сейчас наслаждается природой толстячок Агрба, в одних плавках прогуливается по траве или играет в бадминтон, а скорее всего храпит под кустом и в ус не дует", - спокойно подумал Скорик.

– Вечером куда-нибудь пойдем?
– спросила Катя.

–

Можно. Придумай что-нибудь, я постараюсь к семи быть.

– Ты в больницу к Назаркевичу?

– Да. Он уже ходячий. Пора. И так с ним затянули, толком допросить невозможно было... Я пошел, - он посмотрел на часы...

Дежурный врач, выслушав Скорика, сказал:

– Он уже почти в порядке. Думаю, через два-три дня лангетку снимут.

– А что у него с коленом?

– Гемартроз. Это кровоизлияние в сустав... В ординаторской неудобно, люди заходят. У меня есть ключ от учебной комнаты. Кафедральных сегодня не будет, - он повел Скорика по коридору и отпер дверь с табличкой "Учебная комната N_3". Здесь было два стола, несколько стульев, на стенах развешаны плакаты-пособия.
– Как сказать ему, - кто пришел?
– спросил врач.

– Скажите, человек по важному делу...

Назаркевич вошел без стука. На нем был синий спортивный костюм, правая штанина задрана, на ноге фиксирующая лангетка. Вошел он осторожно, опираясь на палочку.

– Вы, что ли, ко мне?
– без всякого интереса осведомился Назаркевич.
– По какому случаю?

– Я из прокуратуры, Сергей Матвеевич.

– Чем могу быть полезен?
– говорил Назаркевич как бы сдерживая заранее возникшую неприязнь к человеку, потревожившему его в больнице.

– Я по поводу Елены Павловны Кубраковой, - Скорик достал из кейса бланк протокола допроса и еще какие-то бумаги, поверх положил очки Кубраковой. Назаркевич равнодушно скользнул по ним взглядом.
– Вы знаете, что с нею произошло?

– Знаю, но без подробностей.

– Откуда?

– Сказала жена, а ей кто-то звонил из института, - он посмотрел на Скорика так, словно сказал "Что же ты так туп, братец! Не мог просчитать такую примитивную информационную цепь!".

– Сергей Матвеевич, Кубракову вы отвозили в Богдановск?

– Я.

– Когда?

– Во вторник, пятнадцатого.

– По ее просьбе?

– Я ехал по своим делам. А она, так сказать, с оказией.

– По каким делам вы, если не секрет?

– На мехстеклозавод. Заказать специальные реторты.

– Заказали?

– Нет. Нужный мне мастер был в отгуле, - Назаркевич отвечал легко, как бы забавляясь. Худое, нервное, подвижное лицо его успокоилось, словно этот разговор стал для него развлечением.

– Каким образом вы узнали, что он в отгуле?

– У начальника смены... Что еще вас интересует? До какого конца желаете добраться?
– в его глазах вспыхнуло озлобление, лицо стало каким-то асимметричным.

– Когда вы вернулись из Богдановска?
– Скорик сделал вид, что не заметил язвительного тона.

– В тот же день поздно вечером.

– И больше туда не ездили?

–

Пытался на следующий день. Я уже говорил об этом вашему милиционеру... На пятидесятом километре попал в аварию.

– Каким образом?

– Навстречу шел "Москвич", я тормознул, но влетел в лужицу масла. Меня развернуло в сторону "Москвича". Чтоб избежать лобового столкновения, я вывернул резко вправо и полетел за столбики в кювет. "Москвич" я все же зацепил: помял ему левое крыло и разбил фару. Себе искалечил радиатор и колено. Достаточно этих деталей?

– Вызывали ГАИ?

– Нет. Разошлись полюбовно. Я ему - шестьсот рублей, он меня отбуксировал домой. У меня тосол вытек.

– Кубракова знала, что вы должны на следующий день опять поехать в Богдановск?

– Нет.

– А с кем она собиралась возвращаться из Богдановска?

– Понятия не имею.

– Но если бы вы доехали туда благополучно, забрали бы ее?

– Возможно.

– Номер "Москвича" не помните?

– Не до этого было.

– Какого он цвета?

– Светло-салатовый, старый, четыреста восьмой.

– Кто его владелец?

– Майор. Агеев Витольд Ильич.

– А где служит?

– Вы еще спросите, какая у него жена: блондинка или брюнетка.

– Кстати, какого цвета ваша машина?

– Красная. "Жигули" - тройка.

– У вас с собой было шестьсот рублей, словно вы предчувствовали, на что их придется употребить.

– У меня даже больше было - тысяча двести. Мне сказали, что в Богдановске можно купить скаты дешевле, чем у нас.

– Сергей Матвеевич, какие у вас были отношения с Кубраковой?

– Плохие.

– Не скажете, почему?

– Не сложилось. Мы разные люди.

– А подробней можно?

– Долго рассказывать. Как-нибудь в другой раз, если понадоблюсь. У вас, наверное, и кроме меня есть кого допрашивать... Давайте я подпишу, что там нужно. Я устал. Тут не прокуратура, больница...

– До свидания, - он встал и опираясь на палку, захромал к двери.

– Сергей Матвеевич, одну минутку, - остановил Скорик, взяв очки.

– Ну что еще?

– Эти очки вам знакомы?

– Похожие я видел у Кубраковой... А может еще где-нибудь, - он усмехнулся и вышел.

Возвращаясь домой, Скорик свои личные впечатления о Назаркевиче совмещал с теми, что набрал от людей, знавших Назаркевича по институту. "Вспыльчив, нервозен, что-то психопатическое в нем есть, - вспоминал Скорик неподвижное худое лицо Назаркевича, какую-то сумасшедшинку, вспыхивавшую порой в глазах.
– Неудовлетворенное тщеславие, постоянное ощущение непризнанности, обойденности на фоне абсолютной уверенности в своей незаурядности? И убежденность, что во всем этом повинна Кубракова?.. На все мои вопросы отвечал гладко, никаких противоречий. С одной стороны, не скрывал ничего, что я мог бы истолковать не в его пользу, с другой все это выглядит так логично, что и мне зацепиться не за что... Выдвинул алиби: какой-то майор Агеев на светло-салатовом "Москвиче-408". Попробуй найти этого Агеева"...