Праздничный пикник (сборник)
Шрифт:
Все-таки удачно вышло, что я не поленился и просветил канадца насчет портных и галантерейных лавок. А то он наверняка отказал бы. Тогда мне пришлось бы разыскивать и уговаривать Тима Эвартса из службы безопасности отеля, чтобы разрешил зайти в номер, то есть тратить время и деньги.
Джонни Эрроу, конечно, поупирался, но вмешалась Энн – сказала, что быстрее будет исполнить просьбу, чем спорить, и уладила дело. Мне подумалось, что с годами Энн станет все чаще и чаще вмешиваться и улаживать дела, и я тут же решил уступить ее канадцу.
Она позволила ему накинуть ей на обнаженные плечи расшитую
В «Черчилль тауэрз» мы поднялись на тридцать третий этаж. Прихожая в апартаментах Эрроу была размером с мою спальню, а в гостиной запросто встали бы три бильярдных стола – игрокам не пришлось бы толкаться локтями. Гостиную и спальни разделял холл; в его дальнем конце разместилась буфетная с отдельным входом для прислуги. Помимо длинной столешницы из нержавеющей стали в буфетной имелся объемный шкаф для подогрева еды, еще более объемный холодильник и люк мусоропровода, но никаких приспособлений для готовки.
Эрроу и Энн остановились у двери, касаясь друг друга локтями, а я вошел в помещение и открыл холодильник.
В морозилке я обнаружил шесть подносов с кубиками льда и ничего больше. На полках холодильного отделения помещалось дюжины две бутылочек – пиво, содовая, тоник, – лежали бок о бок пять бутылок шампанского, стояло блюдо с апельсинами и тарелка винограда. Там не было ни одного бумажного пакета – ни большого, ни маленького – и ни намека на мороженое.
Я закрыл холодильник и открыл дверцу шкафа. Пусто. Наконец я поднял люк мусоропровода и сунул туда голову. Там пахло, и еще как, но не мороженым.
Я обернулся к двум голубкам.
– Вот и все, – сказал я им, – сдаюсь. Большое спасибо. Как я и говорил, это был самый быстрый способ отделаться от меня. Приятного аппетита!
Они расступились, пропуская меня, я открыл дверь и вышел.
Когда Вульф спрашивал меня о планах на ужин, я сказал, что их у меня нет, зато теперь они появились. Я успевал домой к восьми тридцати, а на ужин, между прочим, Фриц задумывал приготовить любимое блюдо Вульфа в жаркую погоду. Днем я видел, что на кухне ждали своего часа восемь молодых омаров, восемь авокадо и несколько кочанов хрустящего листового салата. Когда их в правильных пропорциях соединяют со шнитт-луком, петрушкой, томатной пастой, майонезом, солью, перцем, паприкой, острым стручковым перцем и сухим белым вином, то получается салат из омаров по-бразильски под редакцией Вульфа. Такое количество салата даже Вульф не сумел бы умять к половине девятого.
Он и не умял. Я застал босса в столовой, он как раз приступал к воздушному черничному пирогу, едва видневшемуся из-под взбитых сливок. Омаров в поле зрения не было, но вскоре появился Фриц (он открывал мне дверь и поэтому знал, что я вернулся) с большим серебряным блюдом, на котором оставалось еще предостаточно салата.
Вульф запрещает всякие разговоры о работе за столом, и делает это не только ради себя, но и ради других, в том числе и ради меня. Так что я мог направить все свое внимание туда, куда следует, а именно на правильное сочетание ингредиентов в каждой ложке. Только после того, как я отдал должное салату, вкусил свою долю черничного пирога и мы перешли в кабинет, куда Фриц принес кофе, Вульф потребовал отчета.
И я отчитался. Завершив рассказ кульминацией – пустым холодильником, вернее, полным холодильником, в котором не было мороженого, – я поднялся и налил нам по второй чашке кофе.
– Но, – заключил я, – если уж вам непременно хочется знать, что стало с мороженым, хотя я ума не приложу, зачем вам это, у нас еще есть слабая надежда. В моем списке не было Дэвида. Я собирался позвонить вам из отеля и справиться, не нужно ли и его расспросить, но побоялся остаться без омаров. Дэвид, кстати, провел в апартаментах большую часть воскресенья. Съездить к нему?
Вульф пробурчал:
– Я звонил ему сегодня, и он заезжал ко мне к шести часам. Он говорит, что ничего о мороженом не знает.
– Ну, значит, это все, что мы имеем, – заметил я, сел и отпил кофе.
Фриц варит несравненный кофе. Я делаю все точно так же, как он, но получается совсем по-другому. Я отпил еще глоток.
– Итак, трюк не сработал.
– Это не трюк.
– А что же тогда?
– Окно к смерти. Я думаю, так и есть. Вернее, было. На сегодня я бы оставил это, Арчи. Завтра всё узнаем.
– Конечно, сэр.
– Мне не понравился твой взгляд. Если ты намерен докучать мне расспросами, то не стоит. Пойди куда-нибудь.
– С удовольствием. Добуду-ка я себе еще кусочек пирога.
С этими словами я подхватил свою чашку с блюдцем и отправился на кухню.
Там я и провел остаток дня – болтал с Фрицем, пока ему не пришло время ложиться спать. Около одиннадцати часов я заглянул в кабинет, чтобы запереть сейф и пожелать Вульфу спокойной ночи, после чего поднялся к себе в комнату.
Обычно после рабочего дня я укладываюсь в постель довольный собой и своими трудами, но не в этот вечер. Я не сумел узнать судьбу мороженого и даже предположить не мог, какое отношение оно имеет к делу. Я не понимал, при чем тут окно к смерти, хотя был в курсе, какую роль открытые окна сыграли зимней ночью двадцать лет назад. Я палец о палец не ударил, чтобы остановить Эрроу, хотя святой долг любого мужчины – спасать хорошеньких девушек из лап миллионеров. Да и вообще, дело дрянь, вряд ли нам удастся выжать что-то сверх тысячи баксов, ведь вся наша работа сводится к принятию решения, вызывать полицию или нет. Куда ни глянь – все плохо. Обычно я засыпаю через десять секунд после того, как моя голова коснется подушки, однако в ту ночь я ворочался в постели целую минуту, прежде чем наконец отключился.
Утро одним плохо: оно наступает, когда человек еще спит. Для меня все теряется в тумане, пока я умываюсь, одеваюсь и бреду на кухню. Там я первым делом вливаю в себя апельсиновый сок, и это немного помогает, но только после четырех оладий и двух чашек кофе я просыпаюсь окончательно.
Однако в этот четверг все происходило в ускоренном темпе. Протягивая руку к стакану с соком, я сумел разобрать сквозь туман, что Фриц собирает на поднос еду, и посмотрел на часы.
– Бог мой, – изумился я, – ты припозднился. Сейчас четверть девятого.