Праздник Дрейка
Шрифт:
А через минуту она заорала. Надрывно, отчаянно, от ярости, от жалости к себе, от всей боли, которую пережила.
– Тсс, – он гладил Эбби по спине, – всё, уже всё.
Для нее всё. Для него не всё, остался Гил.
С ним он разберется ночью.
Ночевала она в гостиной, он в спальне.
И до утра не сомкнул глаз.
По пути на работу удивительно ярким виделся ему мир – удивительно красивым серое пасмурное небо и блестящие капли на перилах кафе. Стейн никогда не замечал, сколько оттенков стального цвета присутствует
Гостей не было.
Желание жить скакнуло в Эбби с одного процента до девяти – хорошо, но мало. Недостаточно.
Он пытался читать новости и статистику, просматривал то, что пропустил вчера на совещании; время от времени ему вспоминался последний крик Гила…
А к двум дня Стейн вдруг попросил себе замену, вновь выдал код «непредвиденных обстоятельств».
Собрался и пошел домой.
Он ехал и понимал – ему нравится, что она там. В его доме.
Да, всего лишь воля случая, но ведь он просил о переменах. Те, что случились, делали его иным – чувствующим глубже, воспринимающим мир в ином спектре цветов. Хотелось это продлить. Его идея странна, она почти сумасшедшая, и шанс на то, что она сработает, минимален. И все же…
Кэндис. Девчонка со светлыми волосами и удивительными серыми глазами. У нее очень тонкая талия и красивые запястья. Длинные изящные пальцы, очень женственные плечи. Все, что испорчено, можно вернуть обратно, особенно если это не физиология, а всего лишь психология. Да, потребуется время – возможно, не один день или месяц, возможно, год, но Стейн терпелив. Ему интересно, как она смеется, как блестят в свете солнца ее волосы – осталось вернуть им блеск…
Возможно, это простая помощь. Ничего более.
Она сидела на диване, когда он пришел, она ждала вечера – своего конца. Пыталась быть сильной, пыталась скрывать свою печаль – на него, когда вошел, взглянула с тревогой, быстро отвела глаза. Для нее Эст в первую очередь Комиссионер. В последнюю тоже.
Она не готовила на кухне, хотя в холодильнике были продукты, не читала, не смотрела телевизор. Люди, стоящие на краю, теряют интерес к бытовым вещам.
– Как ты?
Даже в его вопросе она пока видела приказ отвечать – тень Бо еще висела на задворках сознания. Эст вытравит ее оттуда, если она позволит. Ему нравилось думать об этом, о процессе «восстановления», о долгих днях, проведенных вместе, даже если прогресс будет скромным и постепенным. И он отпустит ее, как только она излечится.
– Нормально.
Что еще она могла ответить?
И нет, она не завтракала, даже к воде не притрагивалась – нервы.
– Ты ведь не хочешь уходить, так?
Он стоял, опершись спиной на раму высокого окна – от потолка до пола. Наверное, он кажется ей жестким, отдаленным, иным. Особенно с этим давящим взглядом.
– Н-н-не хочу… – Молчала долго, прежде чем спросить: – Разве у меня есть выбор?
– Есть, – ответил Эст и впервые почувствовал, что
– Что?
Теперь паузу до последнего держал он.
– Ты можешь остаться… со мной.
«Как… это?»
Она не вымолвила этого вслух, лишь распахнулись от удивления глаза.
– Остаться… с вами? – почему-то хриплым сделался ее голос. – Как… ваша… женщина?
«Женщина». Ему хотелось усмехнуться. Женщина – это громко сказано. Это в случае, если простая помощь случайно перерастет в чувства, если вдруг созреет в ней желание стать частью его семьи, если придет осознанность, что именно все это означает. Не факт, что у Дрейка Дамиен-Ферно осталась трансформирующая сыворотка, однако все они начали присматриваться к девушкам после того, как у Начальника, а после и у заместителя, появились вторые половины. Человеческие женщины.
Нет, Стейн не загадывал так далеко. Не потому, что не хотел, но потому, что рационально оценивал шансы, однако Эбби вдруг спросила:
– А… вы можете… меня защитить?
Эст усмехнулся. Спросил:
– Кто я?
Спросил тяжело даже для самого себя; Кэндис съежилась от невидимого пресса.
– Вы представитель Комиссии, – отозвалась тихо, как на уроке.
«Отличница. Садись».
– Смогу ли я защитить? Наверное, даже слишком.
Если она понимает, о чем речь. Но она, как ни странно, понимала. И нет, он не успел ей ничего пояснить в ответ на вопрос «Как ваша женщина?», а Эбби взглянула на него иначе, как прозрела. И ответила:
– Да. Я хочу.
Стейн на секунду опешил.
– Хочешь…
Она перебила:
– Да, хочу остаться с вами, как ваша женщина.
Он чувствовал странное. Нечто жаркое, непривычное, и еще то, что выходит из берегов. Начинает переставать вмещаться в себя самого – пробила вдруг брешь эмоциональность.
Конечно, у нее стресс, просто синдром благодарности спасителю. Хотя по глазам и не скажешь.
– Возможно, ты никогда не сможешь меня коснуться. Или переспать со мной, пусть тебе пока это неважно.
«Но когда-нибудь».
Для чего он это поясняет? Ведь, по сути, он для нее просто перевалочная база, пункт неотложной помощи, потому что решил стать им сам. И думал, что она откажется. Чего он не ожидал совсем, так это удивительной решимости в ее глазах.
– Неважно.
– А если сможешь, то навсегда этим закроешь себе путь к другим мужчинам.
– Я согласна.
Его вело. У него впервые куда-то исчезла логика – ее будто стерли. Осталось ровное пространство внутри, идеально гладкое, как море.
А Эбби подошла снова. Близко. Уткнулась лбом в его грудь, как доверчивый котенок. И еще… как женщина, ищущая поддержку в своем мужчине. Стейн расширялся, ему казалось, он стал шире этого дома, шире целого района.
«Процент ее желания жить?» – запросил он систему.
И с закрытыми глазами наблюдал то, чего быть не могло – цифры менялись на ходу.
«Двенадцать… Пятнадцать… Двадцать один…»
Граница выше двадцати – и «Деструкто» можно отменять.
– Дай мне свою бумагу…