Праздник перепутий
Шрифт:
Так писал историк Д. Иловайский в январе 1874 года.
И уже рос в приволжском городке Симбирске будущий вождь пролетариата Владимир Ульянов, сделавший рабочий вопрос самым острым, самым существенным вопросом современности. Всего сорок три года прошло с тех пор, как высказал Иловайский тревогу, угнездившуюся в сердцах «высшего света», и до момента, когда Владимир Ильич Ленин двадцать четвертого октября 1917 года, пройдя, не узнанный никем, к одной из самых дальних комнат третьего этажа Смольного, снял пальто, кепку, парик и негромко сказал членам Военно-революционного комитета:
—
Навечно связано имя Великого Революционера с городом на Неве. Идешь ли по Съездовской линии Васильевского острова мимо бывшего Кадетского корпуса, где Владимир Ильич в ответ на слова меньшевика Церетели о том, что в настоящий момент в России нет политической партии, которая говорила бы: дайте в наши руки власть, уйдите, мы займем ваше место... — решительно произнес: «Есть!»; стоишь ли перед Таврическим дворцом, на хорах которого в небольшой комнате № 13 Ленин изложил свои знаменитые Апрельские тезисы, — все напоминает о вожде Революции, всюду чувствуется дыхание истории, новой истории социалистического государства. У кого, впервые с благоговейным трепетом вышедшего на Дворцовую площадь, не возникали перед мысленным взором цепи бегущих к Зимнему красногвардейцев? Кому не слышался разноголосый праздничный гул революции в бесконечных коридорах Смольного?
...В новогоднюю ночь 1918 года по едва освещенным пустынным улицам Петрограда ехал автомобиль, Промчался по Шпалерной, с обеих сторон которой выстроились нескончаемые хмурые казармы, и свернул к Литейному мосту. Колючий зимний ветер крутил снежную заверть, машина с трудом пробиралась между сугробами. Нева была скована льдом, и лишь кое-где чернели маслянистые разводы воды, подернутые легкой дымкой пара.
С моста автомобиль свернул на Симбирскую улицу и остановился у строгого здания Михайловского училища. В большом зале было тепло и весело — свой первый советский Новый год встречали рабочие Выборгской стороны...
Когда, выйдя из машины, Ленин тихо появился в дверях в распахнутом, чуть припорошенном снегом пальто, оркестр смолк на мгновение и тут же грянул «Интернационал». Надежда Константиновна Крупская сопровождала Ильича, приглашенного выборгскими рабочими на свой праздник.
— Будущее за нами! — сказал Ленин, поздравляя рабочих Выборгской стороны с Новым годом. — Порукой тому великая неиссякаемая сила, какую представляет собой русский пролетариат.
Память о революции, о ее людях живет и в названиях улиц и площадей, по которым идем мы в эту новогоднюю ночь. Улица «сына пушечной мастерской» Путиловского завода Васи Алексеева, улица Ивана Воинова, улица Александра Скороходова... Сколько их пролегло в разных направлениях города!
Память о Ленине — это сам Ленинград, город-рабочий, город-интеллигент, это дела ленинградцев, в сердцах которых живет светлый образ вождя революции.
...Каждый раз, когда я стою на Пискаревском мемориальном кладбище перед величественной фигурой Матери-Родины и читаю высеченные на гранитной стене слова:
здесь лежат ленинградцы,
здесь горожане — мужчины, женщины, дети.
рядом с ними солдаты — красноармейцы.
всею
они защищали тебя, Ленинград,
колыбель революции, —
я с трудом сдерживаю слезы, а пожилая женщина или старик, что останавливаются поодаль, плачут, не скрывая слез. Но нет, это не слезы жалости! Не обидим мы ими ленинградцев, совершивших бессмертный подвиг и спящих теперь вечным сном на кладбище, наверное самом большом в мире. Подвиг их светел, и светлы наши слезы — слезы гордости и восхищения.
Ярок живой огонь Пискаревского кладбища — никто не забыт, ничто не забыто! И невольно переносишься мыслью на Марсово поле. Трепетно вечное пламя, от которого был зажжен огонь Пискаревки, навсегда в нашей памяти остались герои революции...
«В красные страшные дни славно вы жили и умирали прекрасно».
...Никогда не забуду одну давнюю поездку в Дагестан. Я был в гостях у пожилого учителя в ауле Кумух. Долго мы сидели и разговаривали с ним, а его отец, глубокий старик, суровый и неприступный на вид, молча Прислушивался к нашему разговору.
— Отец плохо говорит по-русски, — сказал мне учитель, словно извиняя старика.
Тот кивнул.
— Но понимает хорошо.
Старик снова кивнул.
Так и не сказав ни одного слова, он ушел спать.
Рано утром старик пришел ко мне в комнату с огромной корзиной крупных луковиц.
— Тебе, — сказал он и сел на ковер, поставив переда мной корзину.
— Что вы, дедушка, — запротестовал я. — Спасибо. Но домой я попаду не скоро...
— Ленинград? — показал старик на меня пальцем, словно пистолет наставил.
Я кивнул.
— Блокада?
Я снова кивнул.
— Бери. Другу дашь. Соседу дашь. Встречному дашь. Нет цынги!
Крепко засела в л ю д я х память о днях блокады.
Город-герой Ленинград — крупнейший промышленный центр, прославившийся своими точнейшими станками и приборами, гигантскими турбинами и могучими «Кировцами», поразивший мир самым большим и могучим в мире телескопом с зеркалом шестиметрового диаметра, создавший знаменитые атомоходы, один из которых, «Сибирь», совсем недавно покорил Северный полюс — разве перечислишь здесь даже сотую долю того, чем славен город.
Орелья Грива
Если взглянуть на карту к югу от Ленинграда, в сторону Пскова, можно найти недалеко от Луги озера Вялье и Стречно, соединенные неширокими воротами. Я долго бился, стараясь разгадать смысл слова «Стречно», но так ничего и не придумал. Зато «Вялье» сразу наводит на мысль о маленьком шалаше на берегу, вытащенной на берег лодке, еле дымящемся костерке и нанизанных на куске лески вялящихся подлещиках...
Озера эти, затиснутые в многокилометровые мхи, очень живописны ранней осенью, когда деревья стоят чуть тронутые первой позолотой. «Осень на пегой лошади ездит», — мне всегда вспоминаются эти слова, когда я смотрю на осенний лес. У озер изрезанные берега, множество мысов: «Березовый Нос», «Зверинский Нос», «Долгий Нос» и вдруг — «Шляпов Нос». Какие возможности для догадок! Как может разгуляться фантазия.