Предания нашей улицы
Шрифт:
— Ты уже не ребенок, Касем. Тебе скоро десять лет. Пора приниматься за работу!
Черные глаза Касема засияли от радости.
— Я так часто мечтал, что ты возьмешь меня с собой, дядя.
Закария рассмеялся.
— Тебе просто хотелось позабавиться, а не работать. Теперь же ты разумный малый и можешь помочь мне.
Касем бросился к тележке, пытаясь сдвинуть ее с места, но Закария остановил его, а тетка сказала:
— Осторожнее, а то рассыплешь весь батат, и мы умрем с голоду.
Закария
— Иди перед тележкой и выкрикивай: «Свежий горячий батат!» Внимательно следи за тем, что я говорю и делаю. Ты будешь подниматься к покупателям на верхние этажи. Главное же, хорошенько все запоминай.
— Но я могу сам толкать тележку, — разочарованно проговорил Касем.
— Делай, как я тебе велю! Не упрямься! Твой отец был самым покладистым человеком на свете.
Они зашагали по направлению к Гамалийе, и Касем тоненьким детским голоском кричал: «Свежий горячий батат!» Он не мог нарадоваться тому, что ходит по чужим кварталам и работает, как взрослый мужчина. Когда они добрались до улицы аль-Ватавит, Касем, оглядевшись вокруг, вдруг сказал:
— Здесь Идрис преградил путь Адхаму.
Закария равнодушно покачал головой, а мальчик, смеясь, продолжал:
— Адхам вез тележку, как и ты, дядя!
Тележка двигалась по своему обычному маршруту: через Хусейнию к Бейт аль— Кади, оттуда в ад-Даррасу. Касем с любопытством разглядывал прохожих, лавки, мечети. Наконец они дошли до маленькой площади. Закария объяснил, что это рынок Мукаттам.
— Тот самый Мукаттам, — удивился Касем, — куда убежал Габаль и где родился Рифаа?!
— Да! Но какое нам до них дело?
— Но ведь мы все дети Габалауи. Значит, такие же, как они!
— По крайней мере все мы одинаково бедны, — рассмеялся дядя.
Закария направил тележку в самый конец рынка, дальше начиналась пустыня. Там стояла сделанная из жести лачуга, в которой находилась лавка — в ней продавались четки, благовония и амулеты. Перед входом, на меховой подстилке, сидел старик с седой бородой. Закария остановился перед ним и приветливо пожал ему руку.
— У меня еще довольно батата, — сказал старик.
— Посидеть с тобой для меня приятнее, чем продать тебе батат, — ответил Закария, усаживаясь рядом с ним.
Старик внимательно оглядел Касема.
— Подойди сюда, Касем, — приказал Закария, — поцелуй руку муаллиму Яхье.
Мальчик послушно взял худую руку старца и вежливо поцеловал ее. А Яхья в ответ ласково потрепал вихрастую голову мальчика, разглядывая его смышленое лицо.
— Кто этот мальчик, Закария? — спросил он.
— Это сын моего покойного брата, — ответил Закария, вытягивая ноги на солнышке.
Старик усадил мальчика рядом с собой на меховую подстилку и обратился к нему:
— Ты помнишь своего отца, сынок? Касем замотал головой.
— Нет, муаллим.
— Твой отец считался моим другом, очень хороший был человек.
Касем поднял глаза к полкам, рассматривая лежащие на них товары, а Яхья протянул руку к ближайшей полке и, взяв с нее амулет, надел на шею мальчику со словами:
— Береги его, и он убережет тебя от зла.
— Муаллим Яхья жил когда-то на нашей улице, — сообщил Касему Закария, — в квартале Рифаа!
— Почему же ты ушел с нашей улицы? — поинтересовался Касем.
— На меня рассердился футувва квартала, и я был вынужден бежать.
— Ты поступил так же, как дядюшка Шафеи, отец Рифаа. Яхья долго смеялся, открыв беззубый рот, затем спросил:
— Тебе уже и это известно, малыш? Как много историй знают дети нашей улицы, но не понимают их смысла.
Тут мальчишка из соседней кофейни принес им на подносе чай, поставил его перед Яхьей и удалился. Старик вынул из-за пазухи маленький сверток.
— Очень хорошая вещь, — сказал он, разворачивая тряпицу, — действует до самого утра.
— Давай попробуем! — обрадовался Закария.
— Я никогда не слышал, чтобы ты сказал «нет», — засмеялся Яхья.
— Как же я откажусь от такого удовольствия? Мужчины поделили содержимое свертка и принялись жевать, а Касем с интересом наблюдал за ними, чем очень насмешил своего дядю.
— Ты, как и все жители улицы, мечтаешь стать футув-вой? — спросил мальчика Яхья, отхлебывая чай.
— Да! — с улыбкой ответил Касем.
Закария захохотал во все горло, потом извиняющимся тоном произнес:
— Прости его, муаллим Яхья. Ты же знаешь, что на нашей улице мужчина либо должен быть футуввой, либо получать затрещины.
— Да упокоит Аллах твою душу, Рифаа! — вздохнул Яхья. — И как он только вырос на нашей адской улице?
— Поэтому и конец его был таков, как ты знаешь!
— Рифаа умер не в день своей гибели, — сказал Яхья, хмуря брови, — а тогда, когда его преемник стал футуввой.
— А где он погребен, дядя? — озабоченно спросил Касем. — Люди из его рода говорят, что сам Габалауи перенес его в свой сад и похоронил там, а члены рода Габаль утверждают, что его тело пропало в пустыне.
— Проклятые негодяи! — воскликнул рассерженный Яхья. — Они даже теперь продолжают его ненавидеть.
Затем спросил спокойным тоном:
— Скажи мне, Касем, ты любишь Рифаа?
Мальчик опасливо покосился на своего дядю, однако чистосердечно ответил:
— Да, дядюшка, очень люблю.
— А чего тебе хочется более — быть похожим на него, или стать футуввой?
Взгляд Касема отражал одновременно растерянность и лукавство. Он хотел что-то сказать, но запнулся, а Закария сквозь смех проговорил: